Знай мое имя. Правдивая история

В углу стояли металлический кувшин с водой и банка с жевательным мармеладом. На улице лил дождь. В программу занятий не входило никакого обсуждения, поэтому мы занимались лепкой из глины в полной тишине. Если кто-то что-то хотел обсудить, разрешалось перевернуть одну из маленьких карточек, лежавших перед нами на столе. Когда ты делала так, подходила женщина, исполнявшая роль доверенного лица, и шепотом говорила с тобой. Было хорошо находиться среди людей, переживших то же, что и я. Ни на кого не оказывалось никакого давления, нас не просили высказываться или прикидываться жизнерадостными. Неожиданно для себя я обнаружила глубоко запрятанное желание, чтобы все, кто молча работал в этой комнате, обязательно исцелились. Воспользовавшись моментом, я попробовала направить часть моей благожелательной энергии на собственную персону. Кроме того, меня заинтересовало, почему студентки, у которых наверняка было полно забот, тратили драгоценные два часа на то, чтобы лепить эти маленькие фигурки. Какая тоска приводила их сюда? Что их подпитывало здесь? И где, собственно, сами насильники, засадившие всех нас в эту маленькую комнату? Почему именно мы собирались тут в тишине и месили глину в дождливый день, в то время как они продолжали жить обычной жизнью?

Я старалась приходить при любой возможности. «Под маской гнева» — так называлось одно из занятий. Нужно было вырезать из картона маску, олицетворявшую твою ярость. Маска помогала, с одной стороны, признать, что в тебе сидит это сильное чувство, с другой — дистанцироваться от него, чтобы гнев не поглотил тебя полностью. Я придумала сделать маску в виде большой задницы. Но в тот день я оказалась единственной пришедшей на занятие. В комнате находились две женщины, я и куча пустых стульев. Женщина, выполнявшая функции доверенного лица, предложила мне остаться, если я сама хочу, и поговорить. Я согласилась. Вторая женщина ушла, чтобы я могла свободно изъясняться. Возможно, это был мой шанс сказать все, что я так и не сумела донести до Яблочного Зернышка. Но я только разрыдалась — ко мне вновь вернулось чувство покинутости, чувство обиды от изобилующих оговорками недоизвинений; вновь вернулась боль от душевных синяков. Я снова ощутила обиду от нежелания Стэнфорда признать собственные халатность и равнодушие. Как унизительно ожидать, что кто-то сможет вернуть тебе веру в место, которое так много для тебя значило с самого детства.

— Не стесняйся, — сказала женщина. — Гнев — это нормальное чувство. Злость на насильника, на свидетелей, на общество — совершенно нормальная, здоровая реакция. Некоторые направляют свой гнев на самих себя, считая это единственным допустимым способом его выражения. Все это может вылиться в негативное отношение к себе, в чувство вины, в попытки смириться с несправедливостью и устаревшей системой ценностей.

И снова я задумалась над вопросом: что такое Стэнфорд? Если Стэнфорд — это женщина, сейчас говорившая со мной, то он исполнен добра и заслуживает доверия. Что такое Стэнфорд? На улице парень играл на тубе Feliz Navidad[83]. Он тоже Стэнфорд? И Яблочное Зернышко — тоже Стэнфорд? Следующие два часа я провела за вырезанием большой картонной маски с чудаковатыми рогами и свиным рылом. Потом целый час я, измотанная душевно, добиралась домой; там я приладила маску к стене, но она рухнула на пол.

Когда я делилась с людьми своим открытием, что администрацию Стэнфорда больше заботит сохранение собственного лица, чем судьба конкретного человека, — мне сдержанно отвечали: «Кто бы сомневался». Но почему? Почему это было ясно для всех? Почему мы так мало ожидаем от наших университетов? Почему так немногочисленны рассказы, что какой-то университет адекватно отреагировал на преступление и работал вместе с жертвой над повышением уровня безопасности на территории кампуса? Те несколько человек, которых я встречала на занятиях арт-терапией, — лишь небольшой пример того, как по всей стране пострадавшие люди ищут помощи в любой форме, которую им могут предоставить.

Часто пострадавший бросает школу или университет и переводится в другое учебное заведение. Жертва безмолвно исчезает в неизвестном направлении, что нисколько не смущает ни ее товарищей, ни ее преподавателей: школы и университеты бесстрастно продолжают двигаться вперед. Я совсем не наивна, чтобы ожидать большего. Но по себе знаю, что открытость действительно исцеляет. Как и ответственность. Яблочное Зернышко как-то сказала: «В голове не укладывается, как в нашем поистине буколическом уголке было совершено подобное насилие». В ее словах я слышу сомнение, что оно вообще здесь могло случиться. Она говорила так, словно моя история стала единственным темным пятном на безупречной репутации кампуса. Но мы знаем статистику, видели эти яркие красные фигурки: она, она и еще она. Эти цифры — наша повседневность, они постоянно присутствуют в жизни тех, кто столкнулся с насилием.