Теперь благодаря моему образу представитель окружного прокурора получала столь необходимое преимущество. За мной могли следить детективы другой стороны. Поскольку обо мне уже сложилось определенное представление, требовалось поддерживать свою репутацию и не поступать опрометчиво. «Будь безупречной», — постоянно твердила я себе. Если я продолжила бы выпивать, не могла ли защита зацепиться за это и утверждать, что у меня зависимость, — со всеми вытекающими последствиями? Если захотела бы выложить свою фотографию с вечеринки — например, себя улыбающуюся, — не решит ли защита, что я совсем не выгляжу пострадавшей? И самое противное — если на меня снова кто-нибудь нападет, не заключит ли защита, что дело определенно во мне, а не в Броке, ведь на меня напали дважды?
После той встречи я сидела в машине и не могла заставить себя вернуться на работу. Я так и не получила подтверждения тому, что все это закончится. На прощание Алале порекомендовала нам ничего не предпринимать: «Просто ждите. Процесс будет очень длительным. А сейчас продолжайте жить, как жили раньше». Я сказала своей начальнице, что мне надо на прием к врачу, честнее было бы соврать, что иду на собеседование — это и походило на беседу при приеме на работу. Словно в офисе окружного прокурора взвешивали, достаточно ли я хороша в качестве жертвы: хватит ли мне выдержки; насколько я стрессоустойчива; понравлюсь ли я присяжным; останусь ли с обвинением дальше. Из кабинета Алале я вышла с чувством, будто услышала: «Вы получили это место!» Вот только такая работа мне была не нужна. Я просто хотела вернуть свою прежнюю жизнь. Могла ли я выйти из игры? Это значит позволить ему увильнуть? Нет, такого я не могла допустить. Выдвигать обвинение или нет — выбор за мной. Так говорили они. Конечно. Но иногда казалось, что выбора-то у меня и не было.
Алале хотела послушать голосовое сообщение, которое я оставила на телефоне Лукаса, но я попросила ее немного подождать. Он собирался приехать через неделю, и мне хотелось обо всем рассказать ему лично. Им нужно было во что бы то ни стало собрать улики, а я всего лишь пыталась хоть как-то поддерживать неприкосновенность личной жизни.
Я приехала в аэропорт встретить Лукаса. Когда в толпе я увидела его лицо, на душе сразу стало тепло. По дороге мы заскочили купить чего-нибудь вкусного. Когда припарковались и вышли из машины, я обняла его так, чтобы он не видел моего лица. Он думал, я просто соскучилась, и начал болтать о том, какие лакомства взять на вечер. У меня из глаз аккуратными струйками стекали к уголкам губ слезы — система водоснабжения, которую я отладила до совершенства. За каждым глазом я держала по огромной чашке, обе наполненные до краев слезами, и привыкла к тому, что периодически из них немного да проливалось. Я вытерла глаза и высказалась в пользу мармеладных червячков.
Я даже не осознавала, насколько мне было необходимо, чтобы меня кто-то крепко обнял и прижал к себе. Когда говорят, что два человека «подходят друг другу», обычно имеют в виду мужчину и женщину, совершающих половый акт, — так-то оно так, но сколько всего остального мы упускаем. Например, тонкие, как калька, уши позволяют мне плотно прижиматься щекой к его груди. Наши пальцы — они сплетаются сразу, не тычась друг в друга. Или его ладонь — в нее идеально укладывается мой подбородок. Наши тела, которые так умело сгибаются и разгибаются, созданы дарить наслаждение и утешение друг другу. В нас так много разных мелких желаний, которым стоит потакать. После нападения я стала чувствовать потребность в прикосновении. Не в смысле, конечно, всяких «вторжений», «проникновений» и «введений внутрь». Мне хотелось, чтобы меня надежно укутывала чья-то близость, хотелось безопасности.
Той ночью, когда мы лежали, прижавшись друг к другу, и колени Лукаса повторяли изгиб моих, я впервые ясно поняла, что могу его потерять. Мы встречались всего несколько месяцев. Я вспомнила, как отец говорил, что в любых отношениях наступает момент столкновения с первыми трудностями — и тогда иллюзии рассеиваются, поскольку ты начинаешь решать, преодолевать ли их вместе или сразу расстаться. За мной теперь волочился грязный шлейф всеобщего осуждения. Если Лукас решит не связываться с моим кошмаром, я лично распахну перед ним двери.
Я все еще открывала для себя, что значит любить и быть любимой. Если хотите знать, какой у меня был опыт с мальчиками в школе, у меня есть для вас одна история. Как-то раз я пригласила парня на вечеринку, проложив через всю школу дорожку из туалетной бумаги, ведущую ко мне, а в руках я держала табличку: «Если собираешься на танцы, пойдем со мной!»