Знай мое имя. Правдивая история

Мы с Алале снова были в пустом зале суда. Как дрессированный зверек, я поднялась в свой квадратный вольер, посмотрела на ряды мягких сидений — маленький печальный кинотеатр. Совсем скоро эти места заполнят члены семьи моего насильника. Стенографистки, подмигнувшей мне когда-то, не было. Я спросила, где она, мне ответили, что вместо нее будет кто-то другой. Я согласно кивнула, но на самом деле сглотнула с грустью — ведь я потеряла одного из своих малочисленных сторонников.

За последние пятнадцать месяцев произошло так много перемен, но в суде все оставалось по-прежнему. Здесь время не текло, а проседало. Мы с Алале прошлись еще раз по той ночи, и еще раз. Из вопросов вытекали новые вопросы, будто они пускали корни, которые ветвились и расползались во все стороны.

Я размышляла, какое поведение жертвы на этот раз будет считаться приемлемым. Как я должна говорить? Алале предупредила, чтобы я не злилась. Я уже знала многое: злиться — значит оправдываться; вести себя тихо — значит быть равнодушной; излишняя бодрость вызовет подозрение; если заплачешь — ты истеричка; слишком эмоционально реагируешь — ненадежный свидетель; держишься хладнокровно — значит, не особенно переживаешь. Как со всем этим разобраться? «Спокойно, — сказала я себе. — Соберись». Но в прошлый раз я сорвалась. Что будет, если это случится снова? По словам Алале, присяжные вроде бы должны понимать, насколько мне трудно. «Просто будь собой», — посоветовала она. Хотелось спросить: «Кем именно?»

Как рассказала помощник окружного прокурора, защита готовилась настаивать на своей версии, Алале напомнила, что такова их работа: «Если адвокат защиты попытается увести тебя в другую сторону, не поддавайся». Я представила себя ослом, представила, как адвокат защиты трясет передо мной морковкой. Не ведись на морковку. Если не знаешь ответа, так и говори, что не знаешь. Будь честной. Подготовка была легкой и быстрой, Алале не вдавалась в детали, не говорила, какие именно улики будет демонстрировать. Оглядываясь назад, я думаю, не пыталась ли она таким образом предотвратить мое раннее выгорание и сохранить для присяжных весь букет моих эмоций.

За все эти месяцы Брок сделал одно-единственное заявление, сделал его в ночь своего ареста. Тогда он признал, что проник в меня пальцами, и отрицал попытку скрыться. Ему предстояло впервые давать показания. Я рассчитывала, что Алале скажет что-то вроде: «Не волнуйся о нем». В конце концов, его первый допрос был записан на пленку — ничего не выкинешь. Но с тех пор ему стало известно о моей временной потере памяти, поэтому Алале предупредила: «Он собирается выдумывать свой сценарий». Я посмотрела на нее в упор, хотелось крикнуть, что это несправедливо. А как же правда, как быть с правдой? Ведь не может же он вот так прийти и сказать все, что вздумается.

В самом начале даже казалось, что все будет просто. Когда мне сообщили об известном дорогом адвокате Брока, первая мысль была: «О, нет». А потом: «Ну и что?» Даже самый лучший адвокат не в силах исказить правду. Как я понимала, мне предстояло убедить присяжных, что та большая желтая штука на небе — это солнце. Другой стороне требовалось доказать, что это яичный желток. Даже самый выдающийся адвокат не в состоянии изменить действительность и превратить огромную пылающую звезду в бредовое яйцо. Мне тогда только предстояло узнать, как работает система. Если ты платишь большие деньги, если говоришь то, что нужно, если у тебя есть довольно времени, чтобы успеть ослабить и выхолостить правду, то даже солнце может постепенно начать походить на желток. Это не просто возможно, это происходит постоянно.