Знай мое имя. Правдивая история

Когда наступил вечер, мать предложила зажечь бенгальские огни, оставшиеся с китайского Нового года. Я сказала, что устала и не очень хочу. Но она настояла, словно это были бананы, которые могли испортиться. Небо потемнело. Бенгальские огни вспыхнули яркими искрами. У отца в каждой руке было по одному, он стоял на трамплине бассейна и размахивал руками, как бы дирижируя. Лукас гонялся за мамой, которая в домашних тапочках бегала вокруг бассейна, посылая невидимые заклятия растениям — желтым цветочкам, длинным овальным башням кактусов. Я побежала в дом, чтобы найти Тиффани, вытащить ее на улицу, показать, что наши родители сошли с ума. Мать вручила мне последний бенгальский огонь. Я смотрела, как искрящийся огонек сползает вниз по палочке. И на последней искре мать произнесла: «За новый год, за новое начало, за всех нас. Пусть все будут здоровы и счастливы. Пусть мы всегда будем вместе, а будущее будет светлым!» Короткая молитва, новый год в марте, пять искрящихся огоньков безлунной ночью.

Лукас улетел к себе в Филадельфию, а я провела выходные, пытаясь отвлечься обычными делами. Однако кое-что было, что никак не отпускало. Все равно как проснуться в самолете и вдруг осознать, что спала с открытым ртом. До меня медленно, очень медленно доходило и вот дошло: сколько же мужчин видели меня голой той ночью. Я начала подсчет: Питер — один; тот, что преследовал Брока, — два; Карл — три; присевший рядом со мной на корточки — четыре; парни из общежития, вызвавшие полицию, — пять, шесть, семь; еще один освещал фонариком мое тело, прежде чем сбежать, — восемь; помощник шерифа Тейлор — девять; парень, который его привел, — десять; затем появился помощник шерифа Брейден Шоу — одиннадцать; его напарник Эрик Адамс — двенадцать; парамедик Шаосуань Стивен Фаньчан — тринадцать; его напарник Адам Кинг, щипавший меня за кончики пальцев, пока я не приоткрыла глаза от боли, перед тем как снова потерять сознание, — четырнадцать. Все это время я лежала там с обнаженным левым соском, голым задом, складками на животе, а вокруг меня ходили начищенные туфли. Помощники шерифа склонялись надо мной и постоянно что-то записывали: «Ягодицы полностью открыты, левая грудь обнажена, одежда разбросана, лифчик спущен». Меня фотографировали лежащей на земле. И эти фотографии, а также те, что были сделаны в больнице, выставили на всеобщее обозрение в суде. Я сбилась со счета.

С ужасом я ждала понедельника и перекрестного допроса. Помню, как-то в колледже один мой пьяный приятель вечером притащил домой бетонный бордюр. На вопрос, зачем он ему, ответил: «Мне нужен был ограничитель для двери». Мы смеялись над бессмысленностью, но ему эта идея казалась гениальной. А теперь представьте нечто подобное в суде. «Не кажется ли вам, что бетонный бордюр несколько некстати? Почему вы не нашли чего-то полегче? Или не купили ограничитель для двери, такой маленький, резиновый? Можете сказать, где приблизительно был этот бордюр, когда вы нашли его? Вы его украли? Насколько вы были пьяны, когда нашли его? Вы спите с закрытой или открытой дверью? Зачем вам держать ее открытой?»

Впервые я посмотрела фильм «Бриолин»[46] в девять лет. Мне нравилась Сэнди в юбке персикового цвета, с шелковистыми волосами, забранными в конский хвост. Весь фильм был ровным — до последней сцены, когда вдруг появляется женщина в черных кожаных штанах, с подведенными фиолетовым глазами. В панике я думала: кто это? Куда подевалась Сэнди? С ней все в порядке? Может быть, она перешла в другую школу? Знает ли, что Джон Траволта изменяет ей с этой лохматой, которая еще и курит? Почему никому нет до этого дела? Я смотрела, как компания друзей неслась сквозь толпу, а Сэнди нигде не было. Я была раздавлена. Именно поэтому на протяжении многих лет я ненавидела фильм «Бриолин».

Прошли годы, прежде чем я поняла, что это были две стороны одного человека. В том моем возрасте это казалось невероятным. Между двумя девушками не было ничего общего, как в таком случае мы должны были догадаться, что это один и тот же человек? Как белые зашнурованные кроссовки вдруг превратились в черные каблуки, раздавливающие сигаретные окурки? Теперь защита собиралась создать нового человека, и девушка, которую адвокат намеревался показать присяжным, была мне совсем не знакома.

Вторая неделя, понедельник

Все снова сидели на своих местах, будто никуда и не расходились. Перед перекрестным допросом Майерс подвела меня к большому белому листу бумаги, висевшему прямо за мной. На мне была голубая блузка, в руке я держала красный маркер. Мне хотелось рисовать, хотелось, чтобы присяжные угадывали то, что я нарисую — предметы, животных. Хотелось, чтобы они увидели настоящую меня, прежде чем снова встретятся с Эмили.