«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Далее он опять обращается к чистой молитве, которая предшествует созерцанию нетварного света. Речь идет об огненной молитве, которая очищает сердце, порождает "порыв", устремленный "к искомому Господу", и человек "бывает "восхищен" в иную сферу бытия". Тогда Бог "совершает это с такой осторожностью, что человек вовсе не улавливает самого момента, подобно тому как это бывает при нормальном засыпании". Он понимает, что спал, лишь после того как проснется. Когда боговидец возвращается в обычное мироощущение, "все вещи земли воспринимаются в их преходящей хрупкости. Душа же осознает смысл своего бытия в том, чтобы быть с Богом, в Нем, в Его вечности"[244].

И снова старец обращается к тому, что предшествует видению нетварного света. Молитва, которая совершается "чистым умом" и глубоким покаянием, "бьет день и ночь горячим ключом. И неожиданно, непреднамеренно молитва достигает чистоты. Тогда человек подлинно живет в светоносной реальности Святого Духа. И для Бога, и для самого себя он предстает в полной обнаженности своего существа. В такой молитве дух наш вылечивается от зачарованности "призраками истины", от многих неясных влечений во мгле неведения"[245].

В этих сочинениях старец Софроний подтверждает учение святых отцов Церкви о причастии человека энергии Божества — очистительной, просвещающей и обоживающей. Эта причастность проявляется как катарсис (очищение), просвещение и обожение. Как видно из другого поучения старца, благодать Божия сначала очищает сердце от страстей и переживается как ад, а затем просвещает ум и переживается как рай — Царство Божие.

Действительно, в учении старца Софрония мы встречаем ту истину, что когда он переживал ад глубочайшего покаяния, тогда неожиданно ад преображался в Царство Божие. Этот факт кажется парадоксальным и противоречивым, но его можно интерпретировать и богословски. А именно, энергия Бога едина, но принимает разные названия, аналогично с производимыми ею действиями. Если она очищает, она именуется очистительной, если просвещает, называется просвещающей, а если обоживает, то именуется обоживающей.

Старец пишет:

Тоска по Отцу была всепоглощающею. Настолько, что когда пожигавшее меня пламя прелагалось в свет, то я не мог внимать сему дару, и самоосуждение на "тьму кромешную" не покидало меня. Пламя невыносимого стыда испепеляло меня. Я молился лежа ниц: я не смел взглянуть на Него. Я ненавидел себя самого[246].

Также он говорит об огне, пожигавшем и на поверхности тела, и внутри души нечто такое, что он воспринимал при этом горении, как чуждое Богу. Пишет он и о свете, который не умалял его порыва к Богу. Удивителен как сам опыт, так и описание его[247].

Подобные опыты сочетания огня и света часто упоминаются в сочинениях святых отцов. Например, святой Иоанн Лествичник пишет, как видел "безмолвников, которые пылающее свое желание к Богу насыщали безмолвием ненасытно и порождали в себе огнь огнем, рачение рачением и вожделение вожделением"[248]. Также он говорит: "Огнь, пришедши в сердце, воскрешает молитву; по воскресении же и вознесении ее на небо бывает сошествие огня в горнице души"[249]. Еще более выразительно он пишет о Святом Духе: "Один и тот же огнь называется и огнем поядающим, и светом просвещающим". "Святой и пренебесный огнь, <…> входя в души первых, опаляет их, по недостатку очищения, а вторых просвещает, по мере совершенства"[250].

Святой Симеон Новый Богослов, имевший опыт такого состояния, говорит об этом двойном действии Божественной благодати как о действии огня и света. Он пишет, что Божественный огонь питает человека через исполнение заповедей, а затем появляется как Божественный свет: "… посредством делания заповедей Христовых <…> возгорается в нас Божественный огнь, и посредством их же обыкновенно увеличивается он"[251]. Святой в изумлении, что Сам Бог и есть огонь, который пожигает, и вода, которая освежает. Он и сжигает, и услаждает:

Как Ты бываешь и огнем пылающим,

и водою орошающею?

Как Ты и сжигаешь, и услаждаешь,

и тление потребляешь?[252]

И когда Бог является в нетварном свете, боль, однако, не исчезает. Потому что желание Божией милости неутолимо и вожделение человека не удовлетворяется полностью, ибо человек не может принять в себя бесконечного Бога, хотя и жаждет этого. Отсюда боль и стенания. Святой Симеон пишет:

Я болезную, я страдаю смиренною душою своею, когда внутри нее явится ясно сияющий свет Твой. Любовь называется у меня болезнью и является страданием, оттого что я не могу всего Тебя обнять и насытиться, насколько мне желательно, и (потому) я воздыхаю.

Несмотря на боль из-за неутоленного желания благодати (ибо человек тварен, а Бог нетварен), святой Симеон чувствует радость от присутствия Бога во свете, и он пишет:

Однако так как я вижу Тебя, то для меня довольно и этого,

(что) и будет (мне) славою, и радостью,

и венцом Царствия,

и превыше всего сладостного и вожделенного в мире;

это покажет меня и подобным ангелам,

а быть может, и большим их соделает меня, Владыко[253].