Знак Берендея. Язык до Китежа доведет

— Кличут меня Белосветом. Белосвет со Светлого Хутора. Лишь две седмицы тому был я простым мужиком, крепким селянином. Жил, как все: поле пахал, хлеб сеял, жинку любил. По вечерам, бывало, и в корчме с друзьями сиживал, да лишку себе не дозволял. До хаты завсегда своими ногами добредал. Не жизнь — сказка. Да только пришла беда, откуда не ждали: рыл себе на дворе погреб новый, и на саженной глубине нашёл сундук-ларец. Чудной такой, полосами медными стянутый. Думал, щедрый Господь клад золотой ниспослал, ан нет: Черз окаянный свою чешуйчату лапу приложил, — он вздохнул и скривился, словно от зубной боли. — Встречу того лиходея, что меня подлой грамоте обучил, наплюю в поганы очи. Завсегда знал, что от этой науки беды одни…

— Ты, сын мой, дело говори, — строго оборвал его поп.

— Да, да, прощеньица прошу, — рассказчик звучно высморкался в рукав и продолжил: — На ларце, на крышечке на самой, надпись выбита. Мол, скажи только «Двое из ларца, одинаковых с лица!», и будет тебе счастье.

— И что? — Заинтересовался я, вспомнив мультфильм своего детства. — Сказал?

— Сказал, — грустно кивнул Белосвет. — Крышка вмиг отпала, и вылезли из нутра две здоровенные рыжие дылды. Подхватили меня под руки и пояснили, что отныне и впредь готовы всё-всё за меня делать. Всю работу. Токмо сперва с ними нужно деловую бамагу заключить. Договор, то бишь. Ну, я сдуру возьми и заключи. А заместо подписи крест поставил да каплю крови выдавил.

— Так-так, — недобро нахмурился священник. — А далее что было-то?

Рассказчик поёжился под его тяжёлым взглядом, перепугано глянул на нас и быстро заговорил:

— Попервах я всё нарадоваться не мог. Молодцы те и в поле трудятся, и за скотиной ходят, воду таскают да дрова колют. Погреб за меня дорыли, дёрном покрыли, закрома намостили да полки приладили. Мне же благодать: лежи себе в тенёчке да в небеса поплёвывай. Полежал-полежал, а там и время обеда подоспело. Только за стол присел да за ложку взялся, оба молодца тут как тут. Все харчи подмели, всю брагу вылакали. Мне ни крошки, ни капли не оставили. Договор, говорят, дороже денег. Пить да кушать теперь тоже они за меня станут, ибо сие есть работа тяжкая. Повздыхал я, да стерпел. Таких работников ещё поискать надобно. А я уж как-нибудь перетерплю. Терпел-терпел, а тут и ночка подошла. Полез к жёнке на печь, а они, срамные, уж там прохлаждаются. Взбеленился я, схватил ухват печной и давай злодеев им тыкать. Да только чую — не попадаю. А они ржут, что кони на торжище: договор, мол. Ничто им сделать не смогу, покуда эта черзова бамага цела. И никто не сможет… Вот и брожу теперь по околицам, одинокий, никому не надобный хмырь.

— И что же ты, горемычный, все две седмицы не евши, не пивши? — Посочувствовал батюшка. — И как только на наш погост не загремел?

— Дык я же ж хитрый, — невесело усмехнулся Белосвет. — Воду теперь прямиком из речки хлебаю. Они, проглоты, рядышком пристраиваются, отпихивают, да реку-то им не выпить. А я глоточек сделал, и рад. А то колосок зелёный в поле пожую… Тем и жив пока. Да только силы мои на исходе, батюшка. Нет спасу от молодцев проклятых, вот, к тебе за советом и явился.

Отец Сергий задумчиво сдвинул брови.

— Выход есть, сын мой. Надобно тебе договор тот диавольский разорвать.

— Я и рад бы, отче. Да они его, может, за морями-окиянами, в царстве тридесятом скрывают. Добыть-то как?

— А ежели в ларце том поганом поискать, покуда нечисть трудами занята?

— Да они, супостаты, первым же делом ларец свой запрятали. Сказали — там он, где ни одна душа живая не сыщет.

Священник лишь огорчённо развёл руками.

— Прости, сын мой, в этом твоём горе я пособить не смогу. Разве только помолиться за здравие, а там — и за упокой…

Тут Иван, стоявший в сторонке, подошёл ко мне и шепнул:

— Сень, дай-ка мне фляжечку твою. Жалко бедолагу. Спасать будем, забодай петух.

Я вынул из кармана водолейку и без лишних слов передал ему. Ваня уже доказал свою способность нестандартно мыслить, так что оставалось лишь молча наблюдать за развитием событий.

Наш патлатый друг подошёл к Белосвету, сочувственно похлопал по плечу.

— Плохи твои дела, браток. Впредь будешь знать, как с нечистью связываться да всякие-разные бумаги кровью своей мазать. На вот, глотни бражки ядрёной, живо полегчает, забодай меня петух! — И подал ему тыквенную бутыль.

Мужик всхлипнул, дрожащими руками взял флягу, но не успел даже пробку вытащить.

Прогремел гром. Полкан жалобно взвыл и забился под крыльцо, гремя цепью. Взъерошенные куры с тревожным кудахтаньем ломанулись туда же, теряя пух, перья и помёт.

Вокруг Белосвета закружил чёрный дымный смерч, из которого выпрыгнули двое мордатых рыжих парней в ярких пёстрых рубахах. И впрямь, похожие друг на друга, словно близнецы, только у одного глаза светлые, пустые, у второго же — бездонные, чёрные, словно уголь.

— Договор! — Хором рявкнули они, выхватывая у замершего бородача водолейку. — Ты себе отдыхаешь, мы за тебя работаем! Питие есть работа!