Знак Берендея. Язык до Китежа доведет

— Похвально, похвально, — погладил бороду батюшка. — По сему поводу могу молебен отслужить благодарственный, свечи вам во здравие поставить. А уж вы, дети мои, не поскупитеся, пожертвуйте медяночку-другую на храм божий. — Он снова покраснел. — Соромно просить, да селяне-хуторяне тутошние в церкву редко захаживают, не помогают. А крышу давно уж перекрыть надобно, как дождик — течёт, спасу нет. От сырости образа святых так покоробило, что сам путаться стал, кто есть кто… И свечей маловато. Мне их купцы из самой столицы, из святого Китеж-града привозят.

— Медяночку — это завсегда можно, — Дурак обменялся взглядами с Мидавэлем, выскочил на улицу и вернулся со своей торбой. — Куда монетку-то бросать?

— Да вот, кружечка возле дверей прибита, — показал священник. — В неё и опускай.

— А может, лучше сразу в ведёрко или в корытце? — Ваня зачерпнул широкой ладонью хорошую горсть монет и ­щедро, с горкой насыпал в кружку. — Надеюсь, на свечи этого хватит?

Отец Сергий ошеломлённо глянул на деньги, однако тут же принял невозмутимый вид, «подобающий сану».

— Храни вас бог, дети мои. Отныне и впредь буду поминать вас в своих молитвах. А сейчас — милости прошу ко мне в дом. Пост намедни окончился, так матушка моя борща свежего, мясного наварила да вутёнка зажарила.

Отказывать мы не стали. Священник вывел нас из церквушки и через огород повёл к дому. По пути я нырнул в машину, захватил самобранку и флягу с «козлиной водичкой» — мало ли, вдруг пригодится. Да и негоже в гости с пустыми руками ходить…

Бася, узнав, что нас пригласили в гости, увязалась следом.

Мы прошли через чистый и аккуратный дворик с сараем, птичником и хлевом. Возле крыльца под навесом сидел на цепи белоснежный лохматый пёс, похожий на южнорусскую овчарку или венгерского комондора. Окинув нас ленивым взглядом, он для порядка рыкнул на перетрусившую кису и важно отвернулся.

— Вы Полкана не бойтесь, днём да на цепи он смирный, — отец Сергий потрепал пса по пушистой голове. — А в ночь мы его спускаем. Ходит по двору, хозяйство от зверья лесного да нечисти мелкой бережёт.

— А с ворами как? — Поинтересовался Ваня.

— Да что у нас красть-то? — Удивился священник. — Правда, в прошлом годе он троих татей чуть не до смерти заел. Коровушку-кормилицу свести хотели.

Дружной толпой поднявшись на крыльцо, мы прошли через дощатые сени и оказались в просторной кухне с тремя окнами и большой расписной печью.

— Принимай, матушко, гостей, — с порога возвестил хозяин. — Добры молодцы с дороги, пить-есть хотят.

— У меня уж всё давно готово, — из-за белой занавески показалась попадья, румяная дородная женщина в чепчике и длинном домотканом платье. — Только не больно-то шумите, Алёша спит. Насилу заколыхала.

— Сынок мой, — с гордостью возвестил батюшка. — Богатырь растёт, недаром я его именем давнего витязя окрестил!

Мы тихо поздоровались и опустились на лавки вокруг широкого стола, покрытого вышитой скатертью.

Матушка нарезала свежего хлеба и поставила перед каждым глубокую глиняную миску с горячим ароматным борщом. Бася от хозяйских щедрот получила полное блюдце сметаны и копчёный рыбий хвостик.

— Благодарим тебя, господи, за пищу, что ты нам послал, — отец Сергий перекрестился и, радостно крякнув, взялся за деревянную ложку. Однако спокойно поесть ему не удалось.

Во дворе басовито гавкнул Полкан. Тут же в окне, забранном слюдяными пластинами, показалось чьё-то лицо.

— Батюшка, помоги! На тебя лишь уповаю, — послышался снаружи усталый мужской голос.

Воздев очи к небесам, священник тяжко вздохнул, отодвинул миску и вышел наружу.

Ужинать без хозяина было как-то неловко. Переглянувшись, мы с Ваней и Мидавэлем тоже встали и пошли из хаты. Киса быстро долизала сметанку и побежала за нами. Приотстав, я привычно подхватил её и посадил на плечо.

Во дворе перед отцом Сергием стоял, скорбно согнувшись, длинный тощий бородач в добротной сельской одежде. Через забор заглядывала гнедая лошадка с простыми верёвочными поводьями и старым мешком вместо седла. Видать, на ней посетитель и прибыл.

— Грешен я, батюшка, ой грешен! Помоги мне, избави от напасти чёрной… — тихо лепетал мужик, размазывая по заросшим щекам слёзы.

— Быть может, сын мой, пройдём во храм на исповедь? — Заметив нас, предложил хозяин.

— Нет, отче, пускай и эти добрые люди узнают о беде моей, дабы грехов чужих не повторить.

— Что же, говори, человече, что душу твою гложет.

Тот перекрестился на церковь, судорожно вздохнул и начал свой рассказ.