Знак равенства (СИ)

Во сне он тут же провалился в прожитый день: видел какие-то лаборатории, очень смазанно, будто сквозь пленку, люди в белых халатах копошились вокруг, звенели, пахло озоном и нагретым машинным маслом. Плечо дергало от боли, но эмоций не было никаких.

Проснувшись, Стив сел, прижимая руку к груди, пытаясь вспомнить, что видел во сне, и не мог. Запомнилось только общее настроение сна: холодная, едва сдерживаемая агрессия, равнодушие к происходящему и головная боль. На периферии: усталость, крепко замешанная на отвращении и презрении, не направленном ни на кого конкретно.

Почесав вновь засаднившее запястье, Стив обвел кончиками пальцев метку, снова налившуюся красным, и вдруг подумал: каким он должен теперь быть, человек, идеально ему подходящий? Если метка равенства не изменилась, значит, почти таким же как он сам: сильным, быстрым, выносливым. Идеальным солдатом.

Стив невольно представил себе, как это могло бы быть: заняться любовью с кем-то, кто не уступает ему ни в силе, ни в умении быстро восстанавливаться. После сыворотки Стиву приходилось беречь Баки, хотя на их запястьях стоял одинаковый знак, он все равно боялся сделать ему больно. Баки злился, после Аззано он вообще часто злился, лез на рожон, и только когда они оказывались вдвоем, сплетаясь телами, как в детстве, он ненадолго становился собой. Будто Стив был тем, за кого он мог удержаться.

Не вышло. Ничего не вышло.

- Стив? – Наташа вошла бесшумно и окликнула его, вырывая из воспоминаний. – Нам пора.

Кивнув, он поднялся, сложил пыльный плед и отправился умываться, отгоняя от себя воспоминания об увиденном во сне. Но картинки, образы, почти не окрашенные эмоциями, так и стояли перед глазами, невольно заставляя задаваться вопросами: кто он? Что делает в лаборатории? И – самое главное – вряд ли в таком месте мог оказаться кто-то младше двадцати лет. А, значит, его пара – не подросток. Вопрос о том, почему Стив не почувствовал его раньше, все равно оставался открытым.

В торговом центре Стив чувствовал себя немного неловко: непривычная одежда, жалкие попытки притвориться тем, кем он не являлся, неловкий поцелуй с Наташей, ощущение сжимающегося вокруг кольца. Они были вне закона, в бегах, но никогда еще Стив не чувствовал собственную правоту так остро, как сейчас. Он был готов идти до конца.

Внутри будто заложили бомбу, таймер которой начал обратный отсчет: долгое путешествие в Лихай, первая база ЩИТа. Неприятно живой Зола, имя которого так неразрывно связано с самой большой потерей Стива, что он готов развалить там все голыми руками. И, наконец – ракета, выпущенная ЩИТом – просто вишенка на торте того, во что превратилась его жизнь за какие-то несколько дней.

Все, что Стив чувствует, выбравшись из-под завалов – злой азарт. Желание задушить недобитую ГИДРу голыми руками, дать выход ярости, терзавшей его с того самого дня, как он остался один. У него появилась цель, слишком личная, чтобы позволить себе отступить. Он свернет чудовищу все головы до одной или сложит свою, пытаясь.

Наташу, похоже, крепко приложило, а потому всю дорогу до Вашингтона Стив ведет угнанную машину один, изредка останавливаясь, чтобы перекусить и купить воды. Они едут к Сэму. Честно говоря, Сэм – единственный человек в жизни Стива, который не связан с его работой. А потому меньше шансов, что их с Наташей смогут быстро выследить. Им нужна передышка, и Сэм может ее дать.

Сэм действительно впустил их, потом долго смотрел на обессиленную Наташу, в конце концов хлопнул Стива по плечу и принес чистые полотенца, оставив расспросы до лучших времен. Удивительно, как иногда просто бывает с внешне непростыми людьми.

Когда все было говорено-переговорено и составлен план взлома базы, на которой хранился костюм Сокола, Стив опять остался один на один с нежеланием закрывать глаза. Он не хотел спать. Если можно было бы выпить какой-то отравы, чтобы никогда больше не видеть снов, не блуждать то в темной пустоте, то по чужим, абсолютно чуждым ему воспоминаниям, Стив бы сделал это, не задумавшись ни на единое мгновение. А если бы можно было не спать вовсе в обмен на сокращение жизни вдвое, он бы больше никогда не сомкнул глаз.

Взбив подушку, Стив устроился на слишком коротком для него диване и устало смежил веки, надеясь, что снова почти ничего не увидит. Потому что не хотел ничего знать ни о ком, кроме Баки.

Ему снились серые стены и боль в перегруженных мышцах, тир и сто попаданий из ста, короткий спарринг и отброшенный, как пустой мешок, противник. И лица. Тот, другой, скользил по ним равнодушным взглядом, разделяя лишь по принципу свой-чужой и опасен-не опасен. Эмоций по-прежнему было мало. Ни страха, ни грусти, ни раздражения от усталости и пребывания в замкнутом пространстве. Толстые прутья, за которыми его держали, как зверя, холодный душ, еда, сильно смахивавшая на набор протеиновых коктейлей. Ни одного лишнего движения, ни единой эмоции. Лишь едва ощутимая где-то под сердцем ярость, которую вот-вот должны были спустить с поводка.