Знак священного

Сейчас нанотехнологическое лобби напугано. Оно боится, что в сфере связей с общественностью его ждет еще более громкий провал, чем тот, что постиг генную инженерию. Хотя на конференции в Асиломаре для научного сообщества все начиналось хорошо – так, по крайней мере, казалось. Ученые сумели обеспечить себе монополию на регулирование этой области. И вот тридцать лет спустя – полный крах. Самая незначительная биотехнологическая разработка тут же превращается в глазах публики в монстра. Осознавая опасность, нанотехнологи ищут выход в «коммуникации»: разрядить обстановку, успокоить, обеспечить «приемлемость». В языке рекламщиков есть что-то неприличное, когда он вложен в уста ученых.

Что делать? Было бы наивно верить в возможность некоего моратория на исследования или даже – в ближайшей перспективе – законодательных или подзаконных ограничений, которые в любом случае могут быть только общемировыми. Действующие на этом поле силы запросто бы их смели. Лучшее, на что остается надеяться, – это что удастся на скорости самих нанотехнологий, а то и с опережением, сопроводить их развитие развитием исследований оказываемого ими воздействия, а также постоянным над ними надзором такого же междисциплинарного характера, что и сами нанотехнологии. Впервые в истории человечества это обеспечило бы своего рода рефлексивность научных и технических изменений в реальном времени. Ускорение событий, несомненно, делает такую рефлексивность неизбежной.

Наука в любом случае больше не может уходить от ответственности. Разумеется, это не означает, что ей следует дать монополию на право принятия решений. Этого не хочет ни один ученый. Это значит, что надо заставить науку выйти из блистательной изоляции по отношению к делам государственным. Ответственность за решения должна быть поделена. А этого как раз категорически не хотят нынешние ученые при текущих формах образования и организации науки. Они предпочитают всячески прикрываться мифом о нейтралитете науки: дайте им мирно накапливать знания, а общество пусть на этом основании само решает, куда хочет двигаться. Если такой дискурс и был когда-то уместен, сегодня он неприемлем.

Условия для разделения и распределения ответственности между наукой и обществом в настоящее время еще нигде не сложились. Одно из таких условий – быть может, главное – требует от обеих сторон революции ума. Вместе они должны, как элегантно заметил физик Жан-Марк Леви-Леблон, стремиться к возделыванию науки. Разбираться в науке – совсем не то же самое, что следить за научной информацией. Бессилие популярных программ о науке в СМИ есть, кстати говоря, следствие путаницы между научной информацией и научной культурой. Разумеется, надо полностью пересмотреть преподавание науки в средней, но также и в высшей школе. Ввести курс истории и философии науки необходимо[105], но отнюдь не достаточно – рефлексия о науке должна стать неотъемлемой частью научной подготовки. Увы, с этой точки зрения, как я уже говорил, большинство ученых не более образованны, чем любой прохожий. Причина – в профессиональной специализации. Макс Вебер – вернемся к нему – точно почувствовал это еще в начале XX века. В лекции 1917 года Wissenschaft als Beruf он произносит страшные слова:

В наши дни в глазах научной организации [Betrieb] [научное] призвание прежде всего определяется тем обстоятельством, что наука дошла до стадии специализации, которой раньше не знала и в которой, насколько мы можем судить, останется навсегда. Дело не столько во внешних условиях научной работы, сколько во внутренних установках самих ученых, поскольку впредь ни один индивид не сможет быть уверен, что достиг чего-то действительно совершенного в науке без строгой специализации. ‹…› В наши дни по-настоящему исчерпывающий и значимый труд – всегда труд специалиста. Следовательно, любому, кто неспособен надеть эти, так сказать, шоры… лучше просто воздержаться от научной работы. Он никогда не сможет ощутить в себе так называемый «опыт», почерпнутый в науке[106].