Остается пожелать, чтобы при всей своей виртуозности критика Макса Вебера по этому и по другим вопросам была опровергнута будущим. Наше общество больше не может позволить себе готовить, содержать и защищать зашоренных ученых. На кону наше выживание. Нам нужны «рефлексирующие» ученые – не такие наивные по отношению к идеологической оболочке, в которую часто оказываются завернуты их собственные исследовательские программы, а также лучше осознающие, что их наука неизбежно опирается на ряд метафизических решений. Что же касается Бога, то пусть обходятся без этой гипотезы, коли им так угодно.
Глава 3
Религия: естественное или сверхъестественное?
В предыдущей главе на примере высоких технологий мы убедились, сколь велика – как глубокомысленно заметил Мишель Серр[107]
– «плотность мифа в науке». Люди грезят наукой, прежде чем начинают ею заниматься. Тщетно желание «расколдовать» науку, поскольку она упорно сохраняет след своих мифологических корней. Из уроков Карла Поппера, а до него – Эмиля Мейерсона[108], мы узнали, что науки без метафизики не бывает.Вопрос, к которому я перехожу, звучит так: наука, выбирающая своим предметом универсальность феномена религии в человеческих обществах, но претендующая при этом на полную свободу от религиозного – подобно астрономии, которая сформировалась путем отказа от веры во влияние звезд на людей, в том числе на самих астрономов, – возможна ли такая наука?
Ньютоновская механика с ее заимствованным из астрологии понятием дальнодействия все еще в долгу перед ней. В первой главе я приравнял интеллектуальный труд Рене Жирара к революции, произведенной Эйнштейном в физике. Но жираровская теория религиозного признает свои заимствования из религии и приписывает ей собственное учение – пример того, как предмет науки воздействует на саму науку. Необходимый для этого эпистемологический радикализм недоступен в рамках обыкновенного позитивизма ученых. Если религиозное изучать теми же методами, что тепло или электричество, то велика опасность получить в итоге монументальную чушь.
Мы уже внутри
Нельзя говорить о религиозном, не будучи лично вовлеченным в собственный дискурс, не мобилизовав для этого все средства своего ума, в том числе чувства, страсти, аффекты – словом, собственные убеждения и собственные верования. Мы уже внутри, уже проникнуты религиозным так же, как социально-историческим, даже если критикуем его или намерены его демистифицировать.
Не стоит и делать вид, будто о религиозном можно говорить в третьем лице, изображая научно-позитивисткую отстраненность. Доказательство следующее: те, кто так поступает, часто не способны скрыть собственную ненависть к предмету. Они держатся от него на почтительном расстоянии не из научной добросовестности, а потому что сами же накрыли его потоком нечистот, ругательств и зубоскальства, и исходящее от предмета изучения зловоние не дает им хоть что-то в нем понять.
Я сгущаю краски? В данном случае меня интересует малоаппетитная литература, побочный продукт попыток когнитивных наук как-то объяснить их собственный камень преткновения,
Разумеется, когнитивизм – не единственное учение, вынуждавшее своих последователей говорить несусветные глупости о религиозном, даже если те не были замечены в недостатке ума или культуры[111]
. Вольтер видел в нем заговор священнослужителей, Фрейд – невроз, а Бертран Рассел, глазом не моргнув, мог выдать такое: «Интеллектуальная элита в подавляющем большинстве не верит в христианское учение. Между тем публично она это скрывает, боясь потерять доходы»[112].