Знак священного

На общеполитическую проблему: как при разнообразии мнений и с учетом потенциально противоречащих друг другу интересов достичь подобия мира и единства – религия отвечала решением, по сути сводившимся к введению фундаментальной внешней силы. «Новые», в отличие от «древних», возжелали положить подобной логике конец, сведя источник принципов, законов и норм, регулирующих жизнь государства, к одним лишь внутренним ресурсам человека и общества. Их замысел претендует на автономию в полном философском смысле слова. Речь о том, чтобы веру заменить разумом, трансцендентность имманентностью, гетерономию автономией. Удалось ли осуществить эту программу? Да и возможно ли ее осуществить? Не стоит ли присоединиться к пессимистично настроенному Токвилю: «Что касается меня, то я сомневаюсь, что человек вообще способен выносить одновременно полную религиозную независимость и абсолютную политическую свободу, и я пришел к убеждению, что в том случае, если он не верит, он обязан подчиняться какой-нибудь власти, а если он свободен, то должен быть верующим»[151]?

Я хочу показать, что логика внешней силы неприводима и что случай играет в ней ведущую роль. Для начала следует напомнить, что в обществах, отличных от современных (то есть в таких, где социальные связи по своей природе – священные или религиозные), «случайное» согласно мнению людей Нового времени инкорпорировано в базовые общественные институты. Повсеместное это наблюдение не может не вызвать удивление, настолько оно противоречит стремлению к самоуправлению современного общества. Можно подумать, что религиозно устроенное общество снимает с себя высочайшую ответственность за то, что неуправляемо в принципе, а именно за случайное. Ограничусь несколькими примерами, к тому же весьма известными.

– Ритуал изгнания «козла отпущения», описанный в книге Левит. На самом деле речь в ней идет о двух козлах. Одного связывают с добром и приносят в жертву Яхве. Другого – собственно козла отпущения – нагружают всеми грехами сообщества и изгоняют в пустыню к Азазелю, одной из личин дьявола. В действительности этот второй козел сам непосредственно и являлся жертвой общины: его вынуждали прыгнуть со скалы в пропасть, восстанавливая таким образом симметрию добра и зла. При этом выбор между двумя козлами, то есть фундаментальный выбор между добром и злом, совершался по жребию.

– Во многих традиционных обществах по жребию распределялись земельные наделы. Хотя бы отчасти так обстояли дела и в Земле Обетованной, о чем свидетельствует Книга Иисуса Навина.

– На карнавале и подобных праздниках обычно выбирают по жребию шуточного «короля». Кажется, он заменяет собой ритуальную жертву, игравшую главную роль в исконных обрядах, из которых произошел карнавал. Во многих таких обрядах жертва также выбирается по жребию. Аналогичную структуру можно обнаружить и при анализе кризисных ситуаций: например, при кораблекрушении «тащат соломинку, чтобы узнать, кто будет съеден».

– Напомним, наконец, что в древнем мире демократический метод назначения правителей (исономия) также сводился к жребию. Клеротерион – лотерейный механизм, который можно назвать предшественником наших игральных автоматов, – решал в Афинах, кто войдет в совет или станет судьей. Еще Монтескьё и Руссо отзываются о нем положительно. Выборы же, наоборот, свидетельствуют о духе аристократическом: «Назначение по жребию свойственно демократии, назначение по выборам аристократии» («О духе законов», книга II, глава II[152]).

Здесь требуется уточнение. Случай, инкорпорированный в эти разнообразные институции, понимается не так, как понимаем его мы. Сегодня случай (hasard) – это случайное событие (aléa), то есть разновидность повторяемой неопределенности, которая, как при бросании жребия, управляется и описывается исчислением вероятностей. Парадигматическим примером случайного события является игра в кости – на арабском az-zahr, на латыни alea. Случай же в исконном понимании не сводится к вычислению, потому что он несет в себе смысл. Этот смысл состоит, в частности, в том, что ответственность за принятое решение возлагается на внешнюю, трансцендентную силу. У случая есть субъект, и этот субъект – внешний по отношению к миру людей.