Знак священного

Дюркгейм противопоставляет два типа индивидуализма. Во-первых, тот, что служит мишенью для нападок антидрейфусаров, будто он единственный возможный, – это «узкий утилитаризм и утилитарный эгоизм Спенсера и прочих экономистов». Такой индивидуализм основывается на полном потакании частным интересам – он действительно несовместим с общественной жизнью. «Но есть и другой индивидуализм, который не так легко одолеть. Уже целое столетие мы слышим о нем из уст подавляющего большинства мыслящих людей: это индивидуализм Канта и Руссо, спиритуалистов, тот, что Декларация прав человека более или менее успешно попыталась изложить на языке формул – именно его повсеместно преподают в школе, и он стал основой нашего морального катехизиса». Идеал такого индивидуализма, связываемый Дюркгеймом с великой традицией либерализма XVIII века…

…настолько превосходит уровень утилитарных задач, что для умов, которые к нему стремятся, он словно проникнут религиозностью. Персона, определение которой становится пробным камнем, позволяющим отличать добро от зла, признается священной, так сказать, в ритуальном смысле слова. Есть в ней отчасти та трансцендентная величественность, которую церкви во все времена приписывают богам. Кажется, будто она наделена таинственной способностью создавать пустоту вокруг вещей святых, избавлять их от приземленных связей и изымать из обыденного обращения. Именно отсюда – почитание, которое ей оказывают. Кто бы ни покушался на человеческую жизнь, человеческую свободу, человеческую честь, она внушает нам ужас – в точности такой же, какой испытывает верующий, на чьих глазах оскверняют его идола. Такая мораль – не просто здоровая дисциплина или мудрая экономия существования, это религия, в которой человек одновременно верующий и бог.

Антидрейфусары критикуют индивидуализм интеллектуалов во имя консервативной христианской морали. «Но разве мы не знаем, – возражает Дюркгейм, – что оригинальность христианства собственно и состояла в необыкновенном развитии духа индивидуализма?» И далее: «Если подобный частичный индивидуализм оказался востребован под видом христианства восемнадцать веков тому назад, то велики шансы, что сегодня окажется необходим индивидуализм более развитый – ведь с тех пор кое-что изменилось. Поэтому было бы грубой ошибкой представлять индивидуалистическую мораль как противоположность христианской. Это, наоборот, ее производная. Примыкая к ней, мы не отрицаем свое прошлое, а лишь его продолжаем».

Сравним позицию Дюркгейма с выводами упомянутого опроса о закате католицизма. Да, сказал бы Дюркгейм, строго говоря, моральный либерализм угрожает христианству, однако лишь для того, чтобы лучше исполнить его обещания. В то же время он возразил бы против «субъективизма». Высшие ценности (справедливость, истина), разделяемые молодыми участниками опроса, из которых составлено их представление о религии и которые позволяют им через автотрансценденцию выйти за пределы собственной личности, суть что угодно, но не ферменты анархии или беззакония. «Когда целый народ начинает стремиться к какой-то цели, она обретает через это единодушие своего рода моральное превосходство, возвышающее ее над целями частными и придающее ей религиозный характер».

В своем ответе Брюнетьеру Дюркгейм твердо настаивает, что религия, через которую «человек стал богом для человека», совершенно необходима обществу для сплочения. Он пишет о дрейфусарах: