Знак священного

Странную фигуру сведения самого себя на нет, или самоопровержения, можно найти в целом ряде парадоксов, названным мною в честь славного Jonas’а – не только немецкого философа XX века Ханса Йонаса, но также его предшественника из VIII века до нашей эры, библейского пророка Ионы. И тот и другой столкнулись с дилеммой, знакомой любому пророку грядущих бедствий: он должен сообщить о приближающейся катастрофе, словно она с неизбежностью вписана в будущее, но все это нужно лишь для того, чтобы катастрофа не произошла. Библейский Иона предпочел бегство – и мы знаем, чего ему это стоило! Тот же парадокс лежит в основе классической фигуры, известной из литературы и философии, – судьи-убийцы. Такой судья «нейтрализует» (убивает) преступников, которым судьбой предначертано совершить преступление, но нейтрализация приводит к тому, что преступление не совершается[223]! Интуитивно ясно, что парадокс возникает, потому что ожидаемого зацикливания между прошлым предвидением и будущим событием на деле не происходит: «Это не будущее, если можно помешать ему осуществиться!»[224] Однако сама идея зацикливания лишена смысла в нашей обычной метафизике, в чем можно убедиться, разобрав метафизическую структуру предупреждения. Когда объявление о надвигающейся катастрофе делается с целью ее избежать, такой анонс не является в строгом смысле слова предвидением: в нем будущее показывается не каким оно будет, а лишь каким оно могло быть, если бы мы не приняли мер. Никакого зацикливания здесь нет: объявленное будущее не должно обязательно совпасть с актуальным, а предсказание не должно обязательно реализоваться, поскольку объявленное или предсказанное «будущее» фактически будущим не является – это возможный мир, который есть и останется неактуальным.

Пророку грядущих бедствий вовсе не довольно метафизики супермаркета, в которой «возможные будущие» выставлены, как товары на выбор покупателя. Пророчество фаталистично: оно показывает грядущие события такими, какими они вписаны в свиток истории, неизменными, неизбежными. Но как при этом предсказать будущее, наступление которого вовсе не желательно, для того чтобы оно не наступило? Таков парадокс Ионы – и у него точно такая же структура, как у парадокса совершенного, сводящего самое себя на нет ядерного сдерживания.

Ключ к разгадке кроется в диалектике судьбы и случая, лежащей в основе экзистенциального сдерживания. Ядерный апокалипсис приходится считать одновременно событием необходимым и невероятным. Насколько эта фигура нова? В ней без труда узнается фигура трагического. Когда Эдип убивает своего отца на роковом перепутье, когда Мерсо в «Постороннем» Камю убивает араба под алжирским солнцем, эти события представляются в сознании и философии средиземноморской цивилизации одновременно и как случайный инцидент, и как роковой исход. Случай и судьба здесь смешиваются.

Авария, намекающая на случайность, противоположна судьбе, отсылающей к неизбежному, но без этой противоположности судьба не может осуществиться. Ученик Деррида сказал бы, что случайный инцидент дополняет судьбу – в том смысле, что является одновременно ее противоположностью и условием ее возможности.

Дело усложняется тем, что речь здесь идет о судьбе крайне нежелательной, которую нужно всеми силами отдалить. Случай – орудие судьбы и в то же время ее отрицание – дает нам такую возможность.

Если мы отвергнем Царство Небесное, то есть не откажемся от насилия полностью, останется выбрать только постоянную и рискованную игру с огнем. Подойдешь слишком близко – превратишься в пепел (принцип экзистенциального сдерживания). Отойдешь слишком далеко – забудешь об опасности (парадокс Ионы). Мы не должны ни верить в судьбу слишком сильно, ни отказываться от этой веры начисто. Иначе говоря, в судьбу нужно верить так, как верят в художественный вымысел.

Диалектика судьбы и случая в принципе позволяет нам держаться на приемлемом расстоянии от черной дыры апокалипсиса. В ней наша судьба, и она нас всех объединяет. Но необходимость случайного инцидента для того, чтобы судьба осуществилась, удерживает нас от нее на достаточном расстоянии.

Эта структура в точности совпадает со структурой изначального священного у Рене Жирара. К священному нельзя слишком приближаться, потому что это высвобождает насилие. Отдаляться тоже излишне не следует, так как оно нас от насилия защищает. Священное одновременно и содержит, и сдерживает насилие.

Конец ненависти и ресентимента