Знак Водолея

Он тут же перевел написанное на французский язык, выпил кружку самого горчайшего черного чаю и, так не поспав ни минуты, отправился с рукописью на студию.

Тисье был еще более грустен и задумчив, чем вчера на банкете. Яшину тетрадочку взял, спрятал в карман и пообещал непременно прочесть на днях. При этом вздохнул с такой душераздирающей кручиной, что любому, самому постороннему собеседнику и то стало бы ясно, что у человека случилась лихая беда.

Немировский, к которому Яша обратился за разъяснениями, сказал злорадно:

— Поперли вашего Тисье! Под ж. . . коленом! Давно пора! — и глаза, увеличенные очками, злорадно пыхнули желтым недобрым огнем.

— Как? Простите… Кто же его?..

— Как — кто? Сам Шарль Патэ. По телеграфу. Переводится заведующим лабораторией… И на том спасибо! Ах, вы спрашиваете, кто же будет теперь вместо него?

— Да, да…

— А вот тот самый месье де Гаш, которого мы ждем с таким нетерпением. Что это за птица — никому не известно!

— Патэ знает, думаю…

— Да уж будьте уверены! Патэ наверняка знает…

«Напрасно ты, казак, стремился!» — сказал себе Яша словами известной песни и посетовал на свое невезение. Конечно, Тисье не будет рассматривать его предложение, пожалуй, еще и затеряет сценарий ввиду всех пертурбаций, предстоящих филиалу. Сунет куда-нибудь и забудет. Вполне естественно. Это-то не страшно, можно восстановить по памяти, но вот де Гаш!.. Что он за черт окажется? Еще начнет, пожалуй, наводить экономию, и плакали твои сто двадцать рубликов. «Извольте получать шестьдесят! Ах, вам неугодно? Тогда — скатертью дорожка!»

Тот, кого называли «де Гашем» (на самом деле его фамилия произносилась «д’Аш»), оказался стройным, очень вежливым и совсем еще молодым человеком. У него было цепкое ухо, и уже через пять-шесть дней он легко говорил расхожие русские выражения вроде: «очень рад», «пожалюста», «желяй всего хорош-его».

На Яшу он поглядывал с явным дружелюбным интересом, и Яша успокоился относительно своего будущего, даже стал восстанавливать утраченный сценарий, с удивлением обнаружив, что оный складывается теперь по-другому, обрастает новыми деталями и подробностями. Он не спешил отдавать его новому директору, давая тому время войти в курс дела. Но в середине следующей недели Немировский ошарашил его неожиданно почтительным приветствием при утренней встрече. Первым снял шляпу и низко наклонил косо зачесанную пробором лысину.

— Что с вами, Август Юлианович? — улыбнулся Яша, ожидая какой-нибудь шутливой сентенции.

— Спешу поздравить! — внушительно сказал тот.

— Да с чем же это?

— Не знаю еще с чем, но, наверное, есть с чем поздравлять, если оклад ваш со вчерашнего дня повышен до четырехсот рублей в месяц!

— Полно вам шутить!

— Ничего не полно! Извольте заглянуть в ведомость!

Д’Аш в ответ на Яшино выражение глубочайшей признательности запротестовал:

— Нет, нет! Я ни при чем! Я лишь выполняю данные мне инструкции! Прочитал ваш сценарий, переданный мне моим предшественником. Считаю, он недооценивал вас, что совершенно недопустимо в условиях растущей конкуренции. Как видите, я вполне откровенен с вами, месье Рузанов! Я хочу предупредить ваш переход в другую фирму. Компания «Патэ» заинтересована в таких сотрудниках, как вы! Нет, нет! Я совсем не хочу превратить вас в машину, поставляющую сюжеты! И отдаю себе отчет в том, что сценарии, подобные тому, которые вы нам предложили, являются не каждый день. Это результат вдохновения, а не ремесленных потуг… О, я отлично понимаю разницу!.. И я приложу все силы к тому, чтобы филиал и впредь пользовался плодами вашего таланта… — чуть не расшаркивался он.

— Насколько я понял, вы собираетесь ставить картину по моему сценарию? — пробормотал Яша.

— Да! Да! Этой весной! Ведь ваш сценарий рассчитан на весеннюю натуру, не так ли? И вот о чем я хотел бы спросить вас… Скажите, месье, не хотели бы вы сами поставить эту очаровательную историю? Я понимаю, что вы еще никогда не пробовали снимать картин, но ведь уже давно служите в филиале, наблюдаете эту работу. О, зоркий молодой человек может многое видеть и понимать и думает о том, как бы снимал он сам. Не так ли? Вы согласны, месье? Я угадал ваше желание? Признайтесь! Угадал?

Хотел ли он? Думал ли? Все это обрушилось на него так неожиданно… Он говорил себе, что никогда не думал об этом, и тут же — что только об этом и думал всю жизнь, хотя и не сознавал отчетливо… Найдется ли у него достаточно сил и знаний для такой работы? А главное — сумеет ли полюбить кино, полюбить его как создатель картин, жертвующий ради них всем и не требующий ничего взамен?

То, к чему он призывал других в своей, не увидевшей свет, статье, возвратилось к нему самому и стучалось не как случайный путник, а будто хозяин, вернувшийся в дом свой. И не пустить было нельзя.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ