Знак Водолея

— Главное, Петя, темп! Из чего состоит кино? Из вре-ме-ни! Время! Секунды! Терции! Вот что решает! Заколдовывай время движением! Не давай остановиться взгляду! Взгляд дурак! Взгляду только дай волю, — начнет рассматривать, что да как! Не допускать! Показал одно, переходи на другое, на третье! Быстро, быстро, быстро! У меня в «Ермаке» из трехдюймовок стреляют казаки! Шестнадцатый век! Дай я время разглядеть, все бы увидели, что пушки не те! А так, один только знакомый полковник разглядел и пошутил: пушечки, мол, из-под Мукдена Ермаку доставили… Итак, вот тебе первая тайна любого успеха: в кино давай время зрителю видеть только то, что тебе надо! Держи его взгляд на крепкой вожже в своей руке! А грим не тот, костюм не тот, эпоха не та, как сейчас болтают попусту, — все это мелочи! Ер-рундистика! Не давай времени зрителю думать! Думай за него сам! Вот он — первый секрет! А второй важный секрет — заставить зрителя ждать: а что потом будет?! Если зритель догадался, что будет дальше, пиши пропало! Обмани его ожидание! Сфокусничай! Зрители любят это! У-у, любят! Грубо, даже глупо поступи, созорничай! Но непременно неожиданно! Они ждут так, а ты им этак! Вот тогда всеобщее «а-ах!». Ура, победа! Как дети играют, знаешь? — Он протянул к носу Пети два жирных пальца, приложив к ним сзади большой, пряча за ними. — Дунь на пальчик — будет зайчик… Ну, дунь, дунь, чего ты?

Чурсин, смеясь, дунул. Крылов мгновенно изобразил фигу и захохотал, страшно довольный:

— Вот и все, братец мой, вот и все! Держи в уме эти два правила, и публика твоя будет!

«Как все, оказывается, легко и просто!» — иронически подумал Яша, с непонятным раздражением слушая этот самодовольный, громкий, как у селезня, голос:

— Некоторые будут говорить: обстано-овка, атмосфэ-эра, мизансцена-а! Это все пустое! Антураж, обстановка, конечно, нужны, кто спорит? А мизансцена… Она же само собой получается. Ставишь артистов, они начинают действовать, ну и получается мизансцена. Следить, конечно, надо, чтобы друг друга не загораживали. Главных поближе, второстепенных подальше — вот и вся мизансцена… Не надо мудрить! Только то, о чем я тебе говорю! Это как на духу! Совершенно точно!

В саду ягода-малина под прикрытием росла,
А княги-иня мылода-ая с князем в те-ереме жила… —

бархатно запел глубокий бас.

Тенора, вторя, подхватили под гитару:

Как у кня-язя был слугою Ванька-ключник молодой…

Надувая синие жилы на лбу, дребезжащим баритоном включился в песню Крылов:

Ванька-ключник, злой разлучник, разлучил князя с женой…

«А может быть, это и есть тот метод, про который говорил мне Щукин? Вот человек выработал для себя систему, создал метод, которому следует в деле. Так ли уж важно, что метод этот глуп, если в результате у него успех за успехом? Да и полно! Глуп ли метод? Может, это я дурак?»

Быва-али дни весе-елые,
Гулял я, молодец,
Не знал тоски-кручинушки,
Как вольный удалец…

Песни, песни — одна за другой, одна лучше другой. И уже в дверях замаячили лоснящиеся пьяненькие умильные хари гуляк из других залов — бритые, усатые, бородатые, румяные.

Эх, братцы-соколы! Все на свете трын-трава!..

Не быр-род-ди-ил с кистене-ем
Я в дыр-ремучем лесу,
Н-не лежал я во р-рву
В не-пр-роглядную н-ночь-чь!..

Возвращался домой Яша уже посветлу, над крышами ало разливалась морозная заря, а в окнах домов и церквей сияли желтые огни. Снег визжал под полозьями утренних «ванечек». Последняя песня вертелась, кружилась в Яше. Он, как всегда, почти не пил, а налитая щедрой крыловской рукой «расхожая» рюмка знаменитого сторублевого коньяку не только не захмелила, но придала как бы особенную остроту всем мыслям и чувствам, разгорячив их. Когда вернулся домой, сценарий уже сложился в его голове. Он видел даже картину по этому сюжету, но видел как-то странно — сразу всю, как если бы она была изваяна из камня или нарисована на полотне. Она, конечно, имела протяженность во времени, но у него как будто была власть над этим временем, он мгновенно воспринимал все от начала до конца. Сунув голову под умывальник и растеревшись потом досуха полотенцем, пришел в себя и даже мысленно поиронизировал над своими восторгами, отнеся их за счет необыкновенного качества коньяка, аромат которого еще ощущался во рту.

Тем не менее он не лег спать, а сел за стол и попытался серьезно и продуманно написать то, что мысленно назвал сценарием.

Придирчиво перечтя написанное, убедился, что получилось ничуть не хуже, чем у Крылова, а кое-что, пожалуй, и лучше. История любви молодого крестьянина и прекрасной дворянской дочери, как и в песне, развивалась трогательно, без натяжек и недомолвок, почти не требовала поясняющих надписей и длинных, утомительных для чтения разговоров.