— Мечтаете! — насмешливо тянул, передразнивая, Немировский. — А честолюбцы, голубчик мой, не мечтают! Им некогда! Они мечту делают. Они делом мечтают, а не мыслями…
От Спасского монастыря пахнуло пронзительным ветром. Подняв голову, Яша увидел, что теплые густые облака редеют и рвутся, в разрывах проглядывает ясная морозная синева. Погода явно менялась. Запахнув пальто, он поднялся и побрел к гостинице «Дрезден». Кто-то значительный приезжал из Парижа, и Тисье просил заранее занять и оплатить лучший номер. Интересно, кого это ждут? Уж не самого ли Патэ? Вот бы здорово, если б он узнал Яшу! Да только вряд ли узнает!..
«С любовью всего можно достигнуть, кто спорит?» — говорил он себе, вышагивая по Тверской мимо высоко вознесшегося над крышами других домов первого московского небоскреба. — Но любовь нельзя в себе вызвать искусственно, нельзя заставить себя полюбить. А что делать, если любовь не приходит? Развить честолюбие? Работать ради себя… Любить себя? Но что проку? Себя и получишь, ты всегда с собой! Нет, это все равно что умножать на ноль. Ноль и будет… Может быть, надо так, как в народе говорится? «По плечу руби дерево. А там стерпится-слюбится… Прожить с женой так можно, наверно… Ну, а с долом?.. О господи! — мысленно воскликнул он, перебивая себя. — О каком это деле ты говоришь, балда? Что у тебя за дело? Побегушки? Жалованье хорошее — вот что тебя держит, сукин ты сын! Мечталист! Другой давно бы уже попытался выбраться из этого колеса! Делом надо мечтать! Пусть маленьким, но делом! Не ленись, сделай шаг! Не думай, как обернется потом! Да что со мной происходит? Почему я такой недвижимый как пень! Колода чертова!» — бранил он себя, не замечая, что все убыстряет ход, пока чуть не столкнулся с барышней, быстро и легко выбежавшей из переулка. Она испуганно вскрикнула, успев отпрянуть. Он тоже резко остановился.
— Извините, мадемуазель! — крикнул он вслед.
Та оглянулась.
«Черт! Да ведь это же та самая, что вчера на катке! — мгновенно промелькнуло у него в голове. — Какая прелесть! Чудо! Догони же ее, чего ждешь! Вот случай!.. Ну!»
Он в несколько быстрых шагов настигнул ее:
— Извините меня, пожалуйста, сударыня!..
Она удивленно и настороженно посмотрела ему прямо в глаза:
— Пожалуйста, если вам угодно…
Ни страха, ни кокетства не было в ее поведении, только подчеркнутая вежливость, с какой воспитанные дети говорят со взрослыми. И Яша с досадой разглядел, что она, показавшаяся ему вчера в снежных сумерках взрослой женщиной, на самом деле еще подросток, ребенок. Ей самое большое — пятнадцать лет…
Ему стало неловко. И, чтобы скрыть смущение, он поспешно снял шляпу.
— Простите, что я остановил вас на улице, но дело в том, что… Видите ли, я сотрудник кинофирмы «Патэ»… Если вы захотите сняться в картине в какой-нибудь роли…
— Мерси, — сказала она и сделала грациозный книксен, — но я не могу. Я очень сожалею, месье.
— Вот карточка нашей фирмы, — важно сказал Яша и вручил ей картонный обрезок с золотым петушком. — Если вам все же случится передумать…
— Мерси, месье! — она снова присела и побежала дальше своей дорогой, а Яша еще раз посмеялся над собой и порадовался тому, как ловко выпутался из глупого положения.
«Ах, встретить бы ее годика через два!.. Она и сейчас уже хороша, чертовка! И ведь чувствует это! Как посмотрела!.. Между прочим, будет повод подойти, представиться, как бы возобновить знакомство… А впрочем, за два года много воды утечет… Вот и опять размечтался попусту… Нет, нельзя так отдаваться воображению! Так жизнь просвистишь… Воображение — страшная вещь! Гнать его надо, гнать!»
Легко, однако, прогнать то, что нам повинуется…
Веру Дорошенко этот маленький уличный инцидент взволновал, хотя она и не подала вида. Вежливый тон и серьезный взгляд взрослого мужчины, обратившегося к ней так почтительно и вместе с тем восхищенно!.. А это нежданное, удивительное предложение!.. Конечно, она никогда не решится туда пойти… Да и кто ей позволит? И папа, и тетя закричат: «Ни за что!» Но… Украдкой она достала карточку и поглядела на изображение петуха в овале надписи «Московский филиал компании «Бр. Патэ»… Ах, жалко!.. Боясь опоздать, прибавила шагу.
Она пришла на занятия вовремя, но в таком волнении, что это отметили все подруги, а младшая преподавательница по классу танца, относившаяся к Вере с хорошо скрываемым сочувствием, шепнула патронессе — Ольге Игоревне Шульц, знаменитой некогда звезде императорской сцены:
— Посмотрите, дорогая, на Веру Дорошенко. Она выравнивается… Просто не узнать ее!..
Старую балерину, с увядшей кожей и злыми, глубоко проваленными глазками, этот всплеск вдохновения у нелюбимой ученицы не тронул ни в малейшей степени.
— Пустое! Весна! — возразила она ворчливо. — Уверена, что из этой коровы не получится ничего путного! Никакой артистичности! Бездарность!
Она властно повела гордо посаженной на тонкой шее маленькой высохшей головкой с огромными бриллиантовыми серьгами в торчащих ушах и сердито захлопала в ладоши: