Впрочем, жизнь в том обществе, в котором они вращались, стоила ух как дорого! Яша свои сто двадцать целковых, которым так обрадовался когда-то, теперь почти не ощущал. Бумажки, которые он каждое двадцатое число вынимал из конверта с эмблемой петуха, уже в пальцах его начинали трепетать, как бабочки, готовые упорхнуть. И упархивали, и разлетались, и снова он к концу срока считал медь, оглядываясь стыдливо, заходил в дешевые кухмистерские, где за нечистыми жирными столами голодные буйные студенты грезили, пророчили светлое будущее…
За время своей службы в Московском филиале «Патэ» в качестве переводчика Яша, обещавший себе и дядюшке с тетушкой откладывать ежемесячно хоть малую сумму на черный день, не только не отложил ничего, но ощущал себя в постоянном и противном состоянии безденежья. Жить он, что ли, не умеет? В чем тут дело?
Помощник бухгалтера филиала Август Юлианович Немировский, с которым Яша разоткровенничался как-то на эту тему, сказал, посмеиваясь и покачивая крупной, длинной, как бы приплюснутой сверху, седеющей головой:
— Эх, Яша, Яша! Дело не в каком-то вашем особенном неумении жить или в неумении бережливо обращаться с деньгами, как вам могут сказать в укор всякого рода умники. Дело в том, что деньги вам совершенно не нужны!
Яша удивленно уставился на него: что он несет, этот старый банковский крокодил? Как — не нужны деньги? Кому это не нужны!
— А вы на меня так не смотрите! — продолжал Немировский, доставая папироску из массивного золотого портсигара. — Вы лучше спросите себя строго и ответьте правдиво: деньги ли цель вашей жизни?
— Нет, разумеется… Но и деньги, конечно, необходимы…
— А-а! Вот то-то! «Но и деньги»! В этом все дело! — Немировский над ламповым стеклом зажег папироску, затянулся, выпустил дым. — Вы извините, но я вас примерчиком, примерчиком!.. Допустим, вы или не вы, другой молодой человек, задумав жениться, так, например, говорит невесте: «Я, видите ли, сударыня, не ради вас хлопочу, мне ваше приданое очень уж необходимо…» Невеста-то как на это ответит, по-вашему? А? Смеетесь… А с деньгами происходит, в сущности, то же самое! Смотрит господин на червонец и говорит ему: не ты мне мил, голубчик, а то, что мне дадут за тебя! Червонцу не обидно это, полагаете? Конечно, в такие руки червонец не пойдет добровольно, его только силой брать!.. Да и силой-то не всегда возьмешь! Вывернется, вырвется, ребром покатится — поминай как звали! Вот так, голубчик! Деньги к тому придут, кто их любит! Они тоже душу имеют! Хотите иметь деньги, служите им верой и правдой, докажите им свою любовь и преданность. Заставьте их поверить вам, что только они вам дороги, работайте за них, как вон Иаков за Рахиль — четырнадцать лет не покладая рук. Тогда, может, они вам и достанутся, и потомством умножат род ваш!..
«Поразительно, как сходятся мысли!» — подумалось Яше.
Ему вспомнился Париж, мансарда, густо-синее предвечернее небо за широким окном, маленький, плотный мазилка, воркующий над рисунком:
— Это как любовь, Жак! С этим ничего не поделаешь! Ты полюбил — и уже не принадлежишь себе, ты служишь своей любви, ты ее раб, прощай свобода!
Он тогда еще использовал эту мысль для своей злополучной статьи, о которой теперь уже и не помнил почти. Но, видимо, мысль эта была верна. Если хочешь завоевать — полюби!
То, что ты любишь, принадлежит тебе. Бери и владей!
— Вам, Яша, не денег недостает, — снова заговорил Немировский. — Честолюбия вам не хватает: малую бы толику честолюбия вам!.. Вы бы горы посворачивали…
Он поставил счеты ребром, с громким стуком смешал костяшки. Аккуратно резиночкой стер что-то в ведомости, золотым карандашиком вписал новое число. Отодвинул бумагу и уставился на Яшу желтоватыми, кажущимися огромными из-за толстых стекол очков глазами.
— Но у вас, пардон, мой милый, какие-то все воробьиные желаньица проявляются. В молодости надо желать большего, огромного надо желать и требовать от жизни! Молодость коротка. На мелкие желания ее не след разменивать! Заметьте себе, Яша, что годы, как и деньги, с течением времени дешевеют! У молодого человека годы — червонцы! У такого, как я, например, — рубли! У старца — копейки! Чем позднее счет откроете, тем меньше на нем останется!
«Совершенно тигриный взгляд у него!» — думал Яша, слушая любопытные рассуждения. Одновременно вспоминалось ему то, что он как-то краем уха слышал про Немировского, будто бы этот крайне опытный, но всегда находящийся в тени финансист служил вот так же на незаметнейших должностях в трех банках, лопнувших один за другим. Директора этих банков и председатели правлений попали под суд, пошли в тюрьму и на каторгу, а Немировский всякий раз выходил сухим из воды, легко поступал на следующее невысокое место, надевал сатиновые нарукавники, садился за стол, придвигал счеты и щелкал, щелкал костяшками. Что там пряталось за толстыми линзами очков, за совиными немигающими глазами?
— Нет, вы не правы, Август Юлианович! — отвечал Яша. — Я очень честолюбив! И мечтаю иногда о таких вещах, что рассказать — не поверите!