Знак Водолея

С крейсера на борт «Кунигунда» перешел отряд матросов, вооруженных винтовками. Палубную команду и пассажиров-промышленников перевезли на борт крейсера. За рулем стал русский матрос. Молоденький, чистенький, румяный мичманок, явно взволнованный удачей, радостно вбежал на мостик, и «Кунигунд» уже в качестве морского приза зашлепал по волнам к Петропавловску. Но Володи на нем не было. Надев ручные кандалы, его перевели на «Аскольд».

Крейсер еще задержался у Командоров, фотографируя опустошенные лежбища, усеянные ободранными тушами, потом отправился в порт.

Суд в Петропавловске приговорил их к каторжным работам на разные сроки. Больше всех получили промышленники. Чейз, учитывая случайный характер фрахта, мог бы выкрутиться сравнительно легко, но ему сильно повредила попытка уйти от ответственности ценою гибели судна. Он получил семь лет. Его первый помощник, бывший в это время на вахте, — пять. Володя, стоявший на руле, — три года. Остальные члены команды отделались пустяками. Кочегаров и машинистов оправдали. Уж они-то наверняка бы погибли, если б попытка Чейза потопить «Кунигунд» удалась! Молодой красноречивый защитник так живо и картинно обрисовал их вероятную гибель в закрытой железной коробке, среди клубов пара, вырвавшегося из разбитых котлов, в котором они, корчась и бессильно крича, варились бы заживо, прежде чем уйти на дно, что присяжные невольно расчувствовались и стали громко сморкаться… Чейзу и всем остальным, находившимся наверху, это, конечно, добавило вины…

Их отправили в рудники, что несколько уменьшало срок заключения (два месяца с года), но зато отягчало условия. Особенно зимой. Ночами нечем было дышать в бараке, днем задыхались в штольнях. С утра и до вечера в кандалах.

Глядя на приближающиеся к судну шлюпки с вооруженными матросами, Володя попросил Чейза и первого помощника не выдавать, что он русский. Те пообещали и выполнили обещание. Володя назвался канадцем из провинции Квебек, что объясняло его плохой английский язык. Оба лейтенанта, проводившие допрос, по-английски говорили безупречно. Один, правда, с американским выговором. Матросская книжка Володи привлекла его внимание. «Взгляните, граф! — сказал он второму лейтенанту. — Уж не ваш ли однофамилец?»

«Ну, нет! — улыбнулся тот. — Мы, как Уэллеры, пишемся через «ви», а не через «даблью».

Так и пронесло. Только на каторге Володя стал понемногу поговаривать по-русски. Впрочем, тут, на каторге, и труднопроизносимая фамилия «Льюэшоу» в устах надзирателей и артельщиков снова превратилась в «Левашова».

— Левашов! Хлеб! Чо зявкаишь?

Володя поймал на лету двухфунтовую краюху и, подтягивая цепи, отошел к бревенчатой стене, возле которой на корточках сидел Чейз. Англичанин отламывал грязными пальцами кусок за куском, отправлял в рот, медленно жевал, глядя перед собой в одну точку. Володя присел рядом. Здесь, за стеною, не поддувало и было не так холодно.

— Энди!.. — тихо сказал Чейз.

Володя поглядел на него.

— Ты раньше меня выйдешь на свободу…

— Да…

— Помоги мне выбраться отсюда. Я хочу бежать…

— Эй-эй, сэр! — ответил Володя по-морскому, как учил его Чейз.

Сразу потеплело в груди и на душе стало легче. Уж вдвоем-то с таким парнем, как Чейз, читающим небо, как книгу, они ни в какой тайге не заблудятся!

Он приблизил губы к уху Чейза и шепнул:

— Мы двое бежать. Вместе. Этой весной. Будем думать. Хорошо?

— Эй-эй, сэр! — ответил Чейз и крепко стиснул железными пальцами Володину руку.

— Чаис! Левашов! — позвал надзиратель. — Давай-давай! Пошли на работу! Ходу, ходу!

Придерживая кандалы, они нехотя поднялись и медленно вышли на дорогу, к которой со всех сторон тащились кандальники. Конвойные, молодые парни в шинелях, опираясь на винтовки, ждали, пока те сбредутся…

26

Яков Александрович Рузанов сидел на скамеечке против чугунного памятника поэту, задумчиво опустившему курчавую голову. Сбоку от пьедестала приплясывал, топча опорками мокрый снежок, оборванец с испитым зеленоватым лицом. Настойчиво, хотя и неназойливо, ловил взгляд прилично одетого господина. Яша покосился на него, рука сама собой полезла в карман. Нахал размашистым жестом снял котелок, обнажая коротко стриженную, в круглых мелких проплешинах голову.

— Надеюсь, маэстро, мы друг друга поняли… Оч-чень рад! Весьма рад! Взаимопонимание способствует прогрессу!

«Забавный тип!» — подумал Яша и спросил:

— А почему непременно «маэстро»?

Уличный приставала беззубо осклабился, подмигнул грязным сморщенным веком:

— Рыбак рыбака, пардон, видит издалека… — Он слегка отклонился, окинул Яшу цепким, стремительно летящим взглядом. — Как же-с?.. Мягкая шляпа, бант… клетчатый палетот свободного покроя, во взоре рассеянное вдохновение… для заслуженного артиста — молод, для начинающего — излишний покой… и нет этакой пошлой самоуверенности, присущей, гм… Скорее всего, музыкант или поэт… возможно, впрочем, художник… хотя перчатки и отсутствие альбома в оттопыренном кармане для художника несколько… как бы вам сказать?..

— Все ясно! — прервал Яша его рассуждения. — Сколько с меня за ваши мучительные усилия?