Знак Водолея

Засунув руку в глубокий карман, Крылов вытянул оттуда массивный секундомер.

— Внимание! — вскричал он, надрывая глотку. — Приготовиться к съемке! К съемке-е! Приготовиться! Бныкин! Вот того рыжего, с дурацкой харей, поближе поставьте, сюда, сюда. Пусть рот разинет пошире… Ага, ага, тебя, братец, тебя! Ну и пасть! Хо-хо-хо! Так и стой столбом. Столбом! Понял? Орясина… Ну-с, так… Все готово? Царь готов?

— Готовы-с! — крикнул от ворот помощник.

— Исчезни!.. Внимание! Съемка! Начали! Пошли-и…

Кто-то больно наступил Яше на ногу. Яша выбранил соседа «медведем» и очень удивился, услыша в ответ ворчливое извинение на французском языке. Он повернулся было к соседу, но в этот миг из ворот Космодемьянской башни выехал на белом коне старик в богатой горностаевой шубе, расшитой крупным жемчугом, и в сверкающей на солнце мономаховой шапке; да ним ехала свита и опричники, черные как воронья стая, у седел их были привязаны метлы и собачьи головы с оскаленными зубами. Воеводы в шеломах и кольчугах, знатные бояре в горлатных шапках, епанчах и опашнях…

Толпа пала на колени, нестройно отбивая земные поклоны, а царь, остановив коня, нахохлился, озирая всех мудрым и злобным взглядом из-под нависших бровей.

Пауза подзатягивалась. Василий Михайлович с секундомером в руке занервничал, заметался, задергался, перебирая ногами.

А царь все сидел, молча и недвижимо, чуть втянув в плечи голову, как хищная птица на скале в пустыне…

— Царь пошел! — не выдержал Василий Михайлович.

Шаляпин будто не слышал.

— Поехал царь! Поехал! Ну… пошел…

Никто не двигался. Все ждали царя, а он сидел недвижимо.

Василий Михайлович посмотрел на секундомер и пришел в отчаяние.

— Федор Иванович! Пора! Поезжайте! — умоляющим голосом воззвал он. — Шаляпин, поехали!

Царь шевельнулся, будто стряхивая с себя минутное оцепенение, усмехнулся зловеще и тронул коня. Кавалькада последовала за ним.

— Всё! Кончилась пленка! — с нерусским акцентом произнес оператор и перестал крутить.

— Перезаряжай! Надо все переснимать! — с отчаянием в голосе махнул секундомером Василий Михайлович. — Все равно никуда не годится. Надо переснимать. Э-эх! Никуда не годится!..

И, подобрав полы тяжелой шубы, он трусцой побежал туда, где, окруженный всадниками, сидел на коне Шаляпин.

Француз, разъединивший Яшу с хорошенькой барышней, по-видимому, ничего не понимал. Он попытался было пролезть под веревкой, но был грубо остановлен неусыпно наблюдающим городовым.

— Oh, oui, oui, mon brave amie![29] — подчинился француз. Лицо его показалось Яше знакомым, и, присмотревшись, он узнал того самого господина, которого на его глазах гнал и колотил зонтиком по спине сам великий Патэ. «Неужели? — подумалось ему. — Нет, не может быть! Померещилось… Похож немного… нет, очень похож! Как того звали? Тилье, кажется? Спросить? Неловко, пожалуй…»

И Шаляпин, все еще сидя в богатом царском седле, высокомерно смотрел сверху на держащегося за его стремя Крылова.

— Вы объясните толком, что там не получилось? — сердитым голосом спросил он.

— Да все, все не так!

— Непонятно. У кого не так?

— У вас, у вас не так! — все тем же страдальческим голосом закричал Крылов. — Федор Иванович, батюшка мой, вы так затянули паузу, что ни в какие ворота!

— Как это — ни в какие? — надменно спросил Шаляпин. — Я не почувствовал, что затянул. Такого ощущения у меня не было. Напротив, была внутренняя необходимость помедлить еще, и я бы еще помедлил, если бы вы не зудели над ухом. И я вам рекомендую больше этого не делать! Когда я играю, я перевоплощаюсь. Я — Грозный в этот момент. Грозный — понимаете ли вы меня?! Не суетливый, не торопливый, а — гр-розный!

— Ах, да все это я понимаю, Федор Иванович! — с раздраженностью возразил Крылов. — Да знаете ли вы, насколько затянулась ваша пауза?

— Не знаю и не желаю знать! Пусть смотрят. Лишнюю минуту на Грозного посмотреть!..

— Нельзя, невозможно!

— Почему невозможно?

— Да потому что скучно на это смотреть!

Лицо Шаляпина зарделось лихорадочным румянцем.

— Ску-учно? — переспросил он, наклоняясь к Крылову.

— Скучно! — строго сказал Крылов и развел руками. — Таков, к сожалению, закон синема. Зрителю это смотреть скучно…

— Н-на Шаляпина смотреть скучно? — перебил его со зловещей усмешкой великий артист. — Вот сукины дети, а.? Подумать только, а? На Шаляпина — скучно!

— Федор Иванович! — любезно улыбаясь, вмешался в разговор Благонравов. — Василий Михайлович имел в виду не лично ваше участие в этой сцене, весьма, поверьте, для нас лестное и неоценимое, но общие законы зрительского восприятия…

— На Шаляпина им скучно смотреть! — наливаясь гневом, повторил тот, и как бы приглашая окружающих присоединиться к его возмущению. — Да идите вы в таком случае ко всем чертям! Чтобы я после такого оскорбления остался с вами сотрудничать! Да пошли вы все куда подальше!..

— Федор Иванович! — взмолился Благонравов. — Ну-ну, Федор Иванович!

— Федор Иванович! — удивленно развел руками Крылов. — С чего это вы взъелись на нас?..