Знак Водолея

— А я совершенно пришла в себя! — говорила Сонечка, перекладывая ребенка к другой груди. — Такое было страдание, такое мучение, а прошло, и ничего! Даже радостно вспоминать! Вот странность какая! Мне говорили, я не верила. Все вернулось, я снова такая, как прежде, и уже хочется писать, писать… Я сочинила сегодня утром… Хочешь послушать?

И, не дожидаясь ответа, зная заранее, что он скажет, она протяжно и распевно стала читать длинноватое несколько, но очень недурное стихотворение.

— Жаль, что про весну, — сказал он. — Сейчас лето… Не возьмут нигде, не к сезону, а к пасхе очень хорошо пойдет! Непременно пристрою куда-нибудь…

— Весна — это ведь условность… Она олицетворяет мое настроение в настоящий момент!.. И это вот весеннее существо!..

— Я-то понимаю тебя, но издатели… Это такой народ!.. Для них весна — это апрель, май… А у тебя ручьи, птичьи звоны… Как там: ветер пахнет дождем?..

— Ветер пахнет водой или свежей бедой… Все равно отворяю ворота! Там на горке крутой в небосвод голубой тянет лапы мохнатые кто-то…

— Весенние образы, отчетливо весенние! И ритмы, и все настроение… Я пристрою, я обещаю, но подождем немного… — и он стал собираться уходить.

— Как? Уже?!

— А я на минуточку забежал… Просто поцеловать тебя захотелось… Я еще приду, приду еще, ты не огорчайся!

И сбежал, забыв на столике золотые часы с брелком в виде черепа.

Соня долго потом вспоминала этот череп…

К удивлению, дома у него оказался Василий Игнатьевич и младший брат супруги — толстый, неврастенический Кирилл Васильевич, дикобразом взъерошившийся, когда Карагацци протянул ему руку, здороваясь.

— Виктор! — смешно потряхивая бородой, значительно произнес Василий Игнатьевич. — Нам надо серьезно поговорить с тобой! Мы нарочно пришли и ждем.

— Какой официальный тон! Как в суде!.. Прошу, заходите! — пригласил их Карагацци к себе в кабинет.

Они прошли. Все трое остались стоять. Кругло, издалека, как в суде, начал свою обвинительную речь Василий Игнатьевич, собравший, к удивлению Карагацци, массу верных сведений о зяте.

Виктор Аполлонович терпеливо слушал его, глядя в окно, за которым постепенно багровело золото уходящего дня.

— Я понял, я согласен с тобой, Василий Игнатьевич… — сказал он, когда тесть умолк, машинально буркнув привычное «дикси».

— Нет-с, извини! Позволь! Это недостаточно — согласиться! — завопил совершенно истомившийся в молчании и изнемогающий от желания сказать свое Кирилл Васильевич. — Нас не устраивает твое просто согласие!..

— Кирилл, помолчи! — одернул его Василий Игнатьевич, настороженно глядя в отрешенное лицо Карагацци. — С чем ты согласен, Виктор?

— С тем, что надо разойтись. Я готов. Признаю. Положение действительно сложилось… Ты прав, Василий Игнатьевич. Развод будет выходом…

— Но позволь, позво-оль! — запротестовал тесть. — Это выход не лучший и не единственный!.. И ты, насколько я понимаю, собираешься лезть в новую петлю… И вот, любя тебя, гм, гм… Ради общего блага и мира… Есть и другие разумные способы покончить с делом… Суум куикве[27], так сказать. Известная особа, гм, тоже имеет право на некоторое возмещение в разумных пределах. Я со своей стороны готов ссудить тебе под расписку, ну, скажем, десять… мало?.. ну, допустим, пятнадцать тысяч, конечно, при определенных условиях и обязательствах, э-э… Сапиенти сат[28], не так ли? Ее можно обеспечить, купить ей домик где-нибудь в провинции, небольшую ренту. У людей разумных…

— Интересно! — воскликнул Кирилл. — Мне, очевидно, тоже надо спутаться с какой-нибудь девкой, чтобы ты ссудил мне то, что я тебя прошу!

— Замолчи! Идиот! — закричал Василий Игнатьевич. — Что ты лезешь со своими глупостями? Ты что, не понимаешь, что происходит? Пошел вон, коли так!.. — Он обратился снова к Карагацци: — Витя, я понимаю, что мужчине пошалить не грех! Это установлено самой природой. Кто же может против природы? Кто что тебе скажет, если ты будешь шалить незаметно? Но нельзя же ставить себя и нас в такое ложное, можно сказать, двойственное положение. Ведь мы же не магометане, не язычники, у которых все такое дозволено. Мы христиане, люди более высокого нравственного порядка…

— Нет, ты не понимаешь меня, Василий Игнатьевич, — возразил Карагацци. — Чем больше я тебя слушаю, тем больше убеждаюсь в этом!

— Ну, пожалуйста! Изъясни, я готов выслушать и твое мнение.

— Хорошо, скажу тебе как на духу. Я давно уже не люблю твою дочь… Мы чужды друг другу во всех смыслах. Мы далеки…

— Позволь, но она тебе жена!.. Жена перед богом и людьми! Де-юре и де-факто — жена! Ты клялся, давал торжественный обет! Я вручил ее тебе невинной и чистой! И вот теперь ты мне говоришь: возьмите ее назад, она мне надоела! Да как же можно? Каким высоким смыслом можно прикрыть этот низкий и подлый поступок? Даже в естественном праве… У дикарей, Виктор Аполлоныч, у раздичайших дикарей и то супруг имеет законное право вернуть супругу ее родителям лишь при наличии явной и доказанной вины с ее стороны! А у нас, между культурными, так сказать, людьми… Ну, в чем ты ее обвиняешь?

— Тамара Васильевна решительно ни в чем не виновата передо мной…