Знак ворона

Я пришпорил Сокола, дал ему понять, что время пришло. Он, чувствуя себя вожаком табуна, резво рванул вперед, за ним поскакали остальные. Я прильнул к шее, схватил поводья в левую руку и пришпорил. Земля летела под копытами. Но мчались мы прямо на тварь из самого жуткого кошмара.

Девочка-«малыш» поднялась. Что ей две пули из светострела! Она широко разинула рот и что-то провизжала. Песня сбивалась. «Певцы» старались управлять магией в железном бассейне. «Малышка» встала между нами и гнусными поющими тварями, снова завизжала и что-то в нас швырнула.

К нам понеслась полоса вздыбленного щебня и песка – и рассыпалась ворохом искр. Глаун и «спиннеры» делали свою работу.

Хвостатый «малыш» попробовал древний трюк. На него неслась конная лавина, он выслал психочервей, поймал всадника и заставил его дернуть лошадь вправо, чтобы та столкнулась с другими. На полном скаку падение на пеньки кристаллов, самое малое, переломало бы кости. Острые края могли пропороть человека насквозь.

Есть старая поговорка: «Лучшая защита – это нападение». «Спиннеры» заметили, что «малыш» пытается хитрить – и ударили. «Малыша» скрыла череда сине-золотых фос-вспышек. За несущимися шарами света тянулся огненный след.

Ненн верещала не хуже «малышей». Боевым кличем она не обзавелась, но визжать любила. Она занесла меч над головой, мы миновали «малышей» и понеслись к «певцам». Убить «малышей» трудно, приближаться к ним опасно. Но огромные «певцы» – совсем другое дело.

Вблизи «певцы» оказались еще хуже, чем я их себе представлял. Кожа липко – серая, как обычно у драджей, но испещренная огромными растяжками, будто огромные туши с трудом умещались в кожаной оболочке. Монстры были колоссального размера, раз в пять больше, чем обычные мужчины или женщины. С их лиц свисали огромные складки, натягивали кожу под налитыми кровью глазами. Туши покрывали просторные мягкие халаты, в удлиненных ушах висели золотые бирюльки, колоссальные тела, измененные для того, чтобы вместить огромные легкие, не позволяли нормально двигаться. Они сконфуженно глядели на мчащуюся кавалерию, не способные качнуть головой или хотя бы прищуриться. Кажется, они даже не совсем понимали происходящее.

Я привстал в стременах и изо всех сил обрушил саблю на голову монстра.

Я большой дядя. Я много тренировался для того, чтобы научить свое большое тело выдавать реакции, соответствующие размерам. Но на скаку, сидя на весившей под тонну лошади, я лишь прорубил саблей волосы и кожу – и отскочила от непомерно толстого черепа. Тварь застонала, замахала ручонками, будто пьяная, попыталась встать, но не смогла из-за чудовищного веса. Я развернулся, рубанул снова, хлынула кровь. Тварь завыла, но умирать, похоже, не собиралась. Кажется, я напал на быка с кухонным ножом.

Хлопали пистолеты и карабины. Несколько конников наскочили на «малышку», клубился пороховой дым, конники разряжали один пистолет и брались за второй. Пыль стояла столбом, ни черта не видно. Может, если нам везет, они уже грохнули колдунью. А может, и нет.

Поблизости распорола воздух магия «малыша», всадника разрубило надвое вместе с конем. Хвостатый «малыш» вырвался из наложенных «спиннерами» оков и швырялся магией налево и направо. От такого доспехи не спасут. Еще двоих срубило с седел. Затрещали искры. «Спиннеры» пытались соткать новую сеть, поймать «малыша», но тот разъярился и не давался. Получеловеческое лицо исказила дикая лютейшая ненависть, какой я никогда не видел у «малышей», обычно презрительно улыбающихся. Он рубил заклятьями. Я вытащил пистолеты, прицелился, насколько позволял перепуганный конь, выстрелил – и промазал. Я выстрелил второй раз и снова промазал. Но пуля пронеслась у лица, «малыш» развернулся, увидел меня, и, наверное, прикончил бы – но тут в него врезался потерявший всадника конь. Колдун рухнул в клубах хрустальной пыли, а копыта вбили его в землю.

Напуганные, залитые кровью певцы утробно выли и стонали. Слишком большие и неуклюжие, чтобы хотя бы попробовать убежать, они слабо взывали о помощи, а наши солдаты наотмашь рубили их. Жуткая бойня. Кто послабее духом, может, и пожалел бы несчастных уродов. Но я, хоть и не «малыш», тоже умел люто ненавидеть. Эти раскормленные твари убили колдовством тысячи людей. Если бы пришлось, я самолично порезал бы обрюзгших монстров на кусочки.

Показались драджи. Они шли с пиками и мечами, ехали на косматых тяжелых тварях. По идее, работу уже должны были закончить и трубить отход, но чертовы мешки с мясом не хотели подыхать. Повсюду лежали изувеченные трупы солдат Ненн – и ведь отличных солдат! – убитых свирепым колдовством «малышей». Трое еще живых стояли над тем, что походило на тело «малышки», отчаянно рубили и кололи, пытались загнать тварь в могилу.

Ненн спешилась и взялась за двуручный меч. Трясущийся «певец» пытался приподняться. Ненн вогнала в его спину меч, острие вылезло из груди, но монстр по-прежнему пытался отползти на непослушных слабеньких ножках. Свирепо дернув, Ненн вырвала клинок, но «певец» явно не собирался умирать.