Знахарка

А он верил. Может, и впрямь что изменилось?

Но то лишь до поры было - пока юнец в силу не вошел. А там снова обоз. Один-одинешенек средь пустой дороги. Без охраны. Видать, алтыны нужны были тому дядьке, раз поехал в такую даль без защиты. И девку свою потащил, окаянный.

Воин и сейчас помнил, как жалась она к батьке, как голосила громко, когда кровь того прыснула на белую рубаху дочери.

А он стоял, сдерживаемый двумя здоровыми лбами. Глядел, не в силах что-то изменить.

- Жалость в могилу сведет, - пояснял Боян, - ты вот девку пожалеешь - а она тебе кинжал в брюхо воткнет, когда уснешь. Усек?

И юнцу пришлось кивнуть: усек мол. Притворяться сам Боян его учил. Оттого и не почуял смердение обмана.

Да потом - только горше.

Бедная девка с сорванной хустиной лежала у его ног, а он не знал, что с ней делать. Обидеть ее не мог. Ну, не мог - и все!

Мужиком его Боян хотел сделать, девку подарив! Сам приволок в нору, гадко ухмыляясь в мучнисто-белое лицо полонянки. Подрал рубаху на плече, пробуя на вкус гладкую кожу. Прикусил, причмокнув. С удовольствием загоготал.

А у Ашана гнев поднялся в душе. Лютовал, прося выхода. Рвался наружу.

Он тогда сказал проходимцу, чтоб отпустил несчастную. А тот и вывел ее из норы. Сразу, не уговаривая снова распробовать живую забаву. Опомнился, что ль?

А потом ночью юнец понял, про что задумал Боян. Да и как не понять-то?

Обесчещенная горько причитала, а потом и вовсе сошла на визг. Кричала, выплевывая проклятья. И не знала, что помогает воину.

Под крики девки захрипели глотки двух других бродяжников, товарищей Бояна. Он же захлебнулся на жертве. Забулькал порезанным горлом, да так и помер, уставившись остановившимся взором на трясущуюся от ужаса полонянку.

А та ни двинуться, ни сказать ничего не может. Лежит, нагая, распластавшись под трупом обидчика, да только горько воет.

Юнец сбросил отяжелевшую тушу с белого тела и укрыл его попавшейся холстиной:

- Спи, давай. Завтра в дорогу.

И вышел в ночь, уволакивая окровавленный труп дальше в лес. Сам же уснул у входа в землянку, чтоб почуять, если оголодавшее зверье подберется. Прислонился горячим лбом к остывающей на ночь двери - и был таков.

Наутро, ввалившись в землянку, обмер. Девка была уж холодною. Кровь пропитала вытоптанную землю, не позабыв о старых овечьих шкурах. И запах...

Ашан до сих пор не мог забыть эту вонь. Смерть всегда пахла одинаково - терпкой кровью, сладким окончанием жизненных тревог и чем-то неуловимо печальным. Только печалиться юнцу времени не было. Как и думать, а что, если б остался? Может, жива была б, не осмелилась такого с собой сотворить...

Девку зарыл в лесу. Укутал в найденные тканины - с прорешинами, грязные, да только и такие казались в этой глуши блажью. Даже креста могильного не оставил. Да и кто к ней ходить-то станет?

Собрался наспех. Взял нехитрый скарб, еды в дорогу - и снова дни в пути. До избитых ног, до разорванных мозолей.

До Огнеграда.

А там - кобыла. И путь втрое короче.

Пока не начнутся земли степняков...

***

Яра устало опустилась на скамью. Она трижды осенила себя крестным знамением, низко поклонившись образам, но ужас так и не покинул девку.

Что сталось? Как получилось такое?

Она знахарствовала давно, да только ни разу не выходило у нее узреть глазами больного. Оттого, когда видение накрыло ее с головой, она и вдохнуть не могла.

Глядела как окаянная, что творили с юнцом, и понимала: то в прошлом. Не помочь уж ему. А душа-то помнит, ноет по-старому. Только отчего-то голос ее не докричится до рассудка воина? Яра не знала. Чувствовала как будто, что душа того укутана в густой мрак, а как помочь ей - не понимала.

Да и беспокоил ее не только воин.

Анка по-прежнему не приходила в себя, хотя после наузы дышать стала легче. И сон ее показался Яре благостным - без метаний, без пота холодного. Она уж и улыбнулась однажды, а в себя все не приходила.

А храмовник - ее муж - уже избил весь порог. Нет, он не надоедал Яре - эту ношу на себя брала Крайя. Она еще со звездной ночи невзлюбила того за ненависть к ее дитяти. Оттого и выпроваживала Богослава за дверь. Только молодая знахарка все больше боялась, что Дара найдут.

И страшилась ходить к нему после видения, да только болезнь его становилась все горше. Выживет ли? Яра не знала. Не видала до этого дня молодая знахарка таких ран. Примочки и перевязки помогали едва ль. Она варила все новые зелья, а проку от них по-прежнему было мало.

Плоть загнивала.

Смердела резко. Гноилась, выпуская на свежее сено белесовато-янтарную жижу. И снова воспалялась.

И уж не сами раны - воспаление пугало знахарку больше всего. Оно ползло все выше, забирая с каждым часом по свежему куску темной плоти.

И само знахарство изнуряло Яру. Впервые.

Чувствовала девка, что встретилась с чем-то странным, а с чем - понять не могла. Спросить у Крайи? А поймет ли она поступок внучки? Не осудит ли? Знахарка боялась.