Одним весенним днем в лесу я корпела над стволом рябины, пытаясь вырезать на нем мои буквы. Мне нравилось смотреть, как под корой открывается белое, влажное, как светятся мои инициалы, «С», а под ней «J», и дуга «С» пересекает основной штрих буквы «J» посредине; все вместе – с иголочки новый знак, который, пожалуй, состоит в родстве со скрипичным ключом. Элен терпеливо стояла рядом, ждала своей очереди. Она вечно говорила, что, мол, очень уж я осторожная и трачу на все слишком много времени.
– Тебе бы побольше безуминки, – часто говорила она. – У тебя кое-где не хватает шила. А еще темперамента и страсти.
Я собиралась было подправить одну из букв, когда лезвие соскочило и резануло указательный палец другой руки. Показалась кровь. Меня так заворожила темная алая жидкость, стекающая капля за каплей, что я почти не заметила, как Элен забрала у меня нож и не моргнув – с проворностью самурая – полоснула себя по тому же пальцу до крови. Не спрашивая, она прижала кончик своего пальца к моему. Я поняла, что мы провели ритуал, и отныне мы «кровные сестры».
– Теперь будешь побезрассудней, – сказала Элен, улыбаясь до ушей. – У тебя поменяются кроносомы!
Я не поняла, кто такие кроносомы.
Элен объяснила, что это такие штуковины, которые определяют человеческую личность.
Придя домой к Элен, мы залезли в энциклопедию.
– Так, это называется «хромосомы», – сказала Элен. Я изучила иллюстрацию. Похоже на эфиопское письмо. На алфавит, где переборщили с иксами.
Я помнила иероглиф, который дед нанес мне на лоб. Может, он был сродни хромосомам. Может, чужеродный знак просочился ко мне в поры и разгуливал по всему телу, множась в сознании и во всех жизненно важных органах. Может, вот почему я вдруг стала мыслить иначе, ощущая иное давление.
Смешав свою кровь с кровью Элен, я прислушивалась к ощущениям. Удалось ли мне стать более страстной или
Как мало нужно, чтобы творить чудеса? Небольшое изменение гена, микроскопическая закорючка, и вот ты уже можешь летать?
Во всяком случае, именно после этой истории я решилась на что-то, на что, казалось, никогда не отважусь. Пока мы стояли и пинали носком обуви камушки на гравийке у старого «Кадиллака» во дворе типографии, я пригласила Хенрика на вечеринку. У меня был план. Кто же знал, что план был и у Элен.
VII
Оба вечера на протяжении следующих двух недель я слушала рассказы Артура. Я отправлялась в «Пальмиру», усаживалась в тесноте и вникала в его оригинальные, но впечатляющие истории о жизни и смерти, сидела и покачивалась в такт ритму рассказа. Иногда он, кстати, с него сбивался. Он только что начал новую историю и вдруг стал спотыкаться, как будто не мог подобрать слова. Умолк и уставился в пустоту с выражением беспомощности на лице. Затем поднялся и исчез. Но вскоре вернулся и продолжил рассказывать, уверенно, как ни в чем не бывало. У меня сложилось впечатление, что он импровизирует, что содержание может меняться от раза к разу. То, что он видел на лицах присутствующих, на моем лице, определяло, в каком направлении будет развиваться история именно сегодня. Впрочем, не знаю. Уже один его запах, аромат Внутреннего Средиземноморья, который он излучал, проходя мимо, стоил того, чтобы быть здесь.
Вечером третьей недели, когда я направлялась в кафе, была метель и ноль градусов. На землю опускались густые хлопья, и задувал ветер. Я двигалась как сквозь тканое полотно. По вертикали снег падал вниз, по горизонтали вился поземкой. Выглянув из окна, я раздумывала, уж не остаться ли дома, но что-то заставило меня надеть верхнюю одежду – в тоске по его историям. По нему. Не знаю. Интуиция подсказывала, что ставки сделаны. Что я на пороге судьбоносных событий.
На последнем перекрестке перед кафе я надолго застыла под уличным фонарем и обратила лицо к небу. Снежинки, казалось, сыпались во всех направлениях, ложились мне на кожу влажной бумагой. Возможно, я хотела собрать все свое мужество. Или старалась утихомирить сердцебиение. А может, пыталась прочесть ледяные кристаллы, которые летели в глаза, плотно-плотно. Прочитать будущее. В письме, состоящем из миллионов знаков, алфавите, чья родня – звезды.
Внутри «Пальмиры» было тепло; даже душно от влажной верхней одежды – как в приемной в дождливый день. Была ли атмосфера слегка нервозной? Увидев Артура в проеме двери в заднюю комнату, я тотчас забыла вопрос, ощущение неловкости. На нем была та же одежда, но теперь к ней добавилась черная безрукавка с черной шелковой вышивкой поверх белой рубашки. Он стоял вместе с Эрмине. Как всегда. Вместе с Эрмине. С каллиграфиней. Они доверительно переговаривались.