Знакомство с разумной религией Иммануила Канта

Существование зла основывается исключительно на моральном взгляде на зло. Нет необходимости искать в иных направлениях, это кроется в злой воле. В своей книге «Против Фортунатуса» (Contra Fortunatum) Святой Августин приходит к заключению, основанному на таком взгляде, и утверждает, что всё зло есть или грех / peccatum (Лат.), или боль / poena (Лат.), понимаемые как наказание. Такой чисто моральный взгляд на зло приводит, в свою очередь, к наказуемому взгляду на историю. Ни одна душа не брошена в несчастье несправедливо и только божественное вмешательство вправе прекратить установленное наказание, отмечает Рикёр.

По его мнению, чтобы сделать идею того, что всякое страдание есть наказание за грех, убедительной, необходимо привнести концепцию безличного исторического греха, а также общее измерение, которые сопровождали доктрину первородного греха и греховной природы. Понятие первородного греха появляется как возможная концепция, которую мы можем приписать анти-гностическому знанию: первоначально содержание этого знания отрицается, но его повествовательная форма интерпретируется как рационализированный миф. Рикёр находит, что такое повествование о первородном грехе содержит в себе тройную ошибку: оно оставляет без ответа протест против незаслуженного страдания, но вместо этого осуждает на молчание через массивное обвинение всего человечества.

Рикёр предлагает три уровня теодицеи. На первом уровне он предлагает говорить о теодицее, чьё объяснение проблемы зла покоится на предложении, кажущемся однозначным: Бог всемогущ; добрая воля Бога безгранична; зло существует. Другая возможность лежит в объяснении, где цель аргументации явственно извинительная: Бог не ответственен за зло. Третья возможность использует ресурсы, удовлетворяющие как логику не-противоречия, так и системную общность. В этом случае теодицея носит онто-теологический характер, отмечает Рикёр.

В своей «Теодицее» Лейбниц располагает все формы зла под общим названием «метафизическое зло». Рикёр видит ошибку у Лейбница в том, что его окончательное толкование было не в состоянии предоставить доказательства. Лейбниц оказывается опять с жалобой несправедливо страдающего человека или народа, что разрушило концепцию о возмещении добром за зло, как это было с идеей о возмездии.

Кант в своей «Критике чистого разума» указывает, что теодицея при потере онтологической поддержки подпадает под рубрику «трансцендентной иллюзии». Переход от теоретической сферы разума к практической даёт Канту возможность обозреть связь между мыслью, действием и переживанием. Рикёр предпочитает использовать негативность диалектики как принцип динамической мысли, которая уже не есть знание, если знание определяется как субъект-объект отношение.

Гегель (Georg Wilhelm Friedrich Hegel, 1770-1831) и Барт представляют два диалектических примера: Гегель со своей парадигмой определяющей диалектики, Барт со своей парадигмой неопределённой, а порой прерванной диалектики. С Гегелем мышление происходит с большей интенсивностью, с Бартом мыслится по-другому. У Гегеля диалектика состоит в том, что Дух делает различие между Богом и умозрением человека незначительным, у Барта диалектика увеличивает пропасть между Совершенно иным и миром созданий.

Логика Гегеля есть логика природы и Духа: кто-то должен умереть для того, чтобы нечто большее могло увидеть свет. Критика Рикёра состоит в том, у Гегеля скандал вокруг страдания упущен двумя путями: во-первых, он растворяется среди человеческих проблем; во-вторых, он принуждён к молчанию посредством замены на воссоединение противоречий с утешением, направленным к людям, остающимся жертвами. Историческая философия Гегеля заключается в том, что «история не есть та почва, где счастье растёт». Чем больше развивается и растёт система у Гегеля, тем более маргинализироваными становятся её жертвы. Страдание как выражение жалобных голосов в конце концов исключается из системы, заключает Рикёр.