Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

Фантастические персонажи ирландских саг под видом эльфов, фей, кобольдов и прочих невероятных существ во множестве расселились по миру сказок Европы, а оттуда проникли к Андерсену, братьям Гримм, и даже — невероятно! — к Николаю Васильевичу Гоголю:

«Тогда сошлись в битве Луг и Балор с Губительным Глазом. Дурной глаз был у Балора и открывался только на поле брани, когда четверо воинов поднимали веко проходившей сквозь него гладкой палкой. Против горсти бойцов не устоять было многотысячному войску, глянувшему в этот глаз <…>

— Поднимите мне веко, о воины, — молвил Балор, — дабы поглядел я на болтуна, что ко мне обратился.

Когда же подняли веко Балора, метнул Луг камень из своей пращи и вышиб глаз через голову наружу, так что воинство самого Балора узрело его»[65].

Как жаль, что не оказалось такой пращи в арсенале у Хомы Брута!

Во многом благодаря профессору Толкиену и его увлечению кельтским и древнеанглийским эпосом возникло целое направление в популярной литературе и кинематографе — фэнтези, сюжеты и образы которого часто являются вольной интерпретацией старинных ирландских саг. Под видом светского Хэллоуина мы отмечаем Самайн: главный праздник у кельтов, когда друиды разводили священный огонь, а волшебные холмы разверзались и оттуда выходили сиды, чтобы присоединиться к празднованию вместе с людьми. Накануне 1 мая мы вспоминаем про Бельтайн, ныне прочно связанный с ведьмовскими шабашами Вальпургиевой ночи, а в древней Ирландии бывший праздником начала лета, когда между двух костров с заклинаниями прогоняли скот, чтобы уберечь на целый год от болезней.

К сожалению, несмотря на огромное влияние на культуру и литературу Европы кельтского эпоса, ирландские саги всегда находились на периферии научного интереса литературоведения — и продолжают там находиться поныне. Полагаю, немецкие романтики страстно увлеклись ирландскими сагами по той же причине, по которой ими пренебрегают литературоведы: в мире кельтских мифов переизбыточествует причудливое волшебство. Этот мир самодостаточен и равновесен настолько, что ни смерть, ни сражения, ни злое колдовство не нарушают его гармонии, будучи имманентно ему присущими. Это не приторная пастораль буколик — вспомним про отрезанные головы оппонентов, которые Конал Победоносный каждую ночь клал себе под колено, — но даже жестокость битв здесь словно бы сказочная, хотя натурализм описаний порой достоен Гомера. Здесь слишком много того, что называется фантастичным, и практически нет проблематики — два страшных греха, за которые современное литературоведение, вслед за критикой, обыкновенно отказывает в праве называться серьезной литературой.

В ирландских сагах действительно нет ничего о нравственном выборе или противостоянии безжалостному року; нет тут и привычных историй любви в том смысле, в каком мы их понимаем сегодня, но саги очаровывают гипнотической странностью, поэтически совершенной формой, которая сама по себе есть содержание, и, без всяких сомнений, это — литература.

Мир кельтского эпоса сам похож на страну сидов и острова блаженных: он бескрайний, и в нем легко потерять счет времени. Нам пора покинуть его, пока еще не слишком поздно, чтобы не получилось, как с вернувшимся из своего плавания Браном, сыном Фебала.

Что с ним стало? Не трудно сказать.