Знаменитые русские о Флоренции

Вейдле позднее вспоминал их пансион на Lungarno Serristori (его через несколько лет снесли при расчистке квартала):

«Историческая Флоренция возле нас кончалась, но мы как раз еще оставались в ней. Трехэтажный наш дом не старинный был, но старенький: во Флоренции чуть ли не до семидесятых годов прошлого (т. е. ХГХ-го. – А. К.) века продолжали строить дома безо всякого удобства и к тому же очень флорентийские».

За домом начиналась улочка, почти тропинка (ею любил ходить еще великий Данте Алигьери), по которой можно кратчайшим путем дойти до высившегося на холме старого монастыря Сан-Миниато, откуда открывается захватывающий вид на Флоренцию. Эта панорама, многократно описанная в том числе и русскими путешественниками, на всю жизнь отпечаталась в сознании Владимира Вейдле:

«Гляди и гляди, никогда не устанешь глядеть: вся Флоренция перед тобой, и от одних ее черепичных крыш, от изгиба реки, от единственной в мире, над Фьезоле, линии холмов – будет тебе хорошо, так хорошо, что и немножечко грустно».

И далее в мемуарах следует пассаж о сравнении «идеи Флоренции» и «идеи Рима», не раз варьировавшийся затем в историософских и искусствоведческих сочинениях Вейдле.

««Смерть родилась в Риме» (Шатобриан). Надо в Риме умереть, чтобы не пришлось вигнаться за тобой из Рима. А Флоренцию надо увидеть молодым, потому что нет моложе ее города на свете. Самым большим счастьем путешествия нашего считаю, что увидел я ее, полюбил, к сердцу прижал в семнадцать лет. И что весна тогда была – май, оттого, что город этот поистине весенний…»

Спустя несколько десятилетий, В. В. Вейдле вернулся к этой теме в специальном «флорентийском очерке»:

«Надо видеть Флоренцию в ранней юности, да и не понять ее, пожалуй, никогда, если не взглянуть на нее юношескими глазами. Так много в ней навсегда исчезло, кончилось, прошло, но и самую смерть нельзя помыслить тут старухой. Если и встретишь ее, бродя среди жизнерадостно-многоречивых могильных плит, то не в образе скелета с разящею косой, а в виде отрока, опрокинувшего факел, – такой, как после греков, в первые века христианства видели ее: знамением, преддверием бессмертия».

Юноша Вейдле делает тогда однозначный выбор между уже виденным им Римом и Флоренцией – в пользу последней: «Юности нетрудно понять юность. Я Рим забыл (до поры до времени забыл). Я изменил ему, влюбившись во Флоренцию». Спустя многие годы уже немолодой В. В. Вейдле писал о Флоренции: «Стоит мне подумать о ней, пусть даже и теперь, – и я молодею. Всем дерзостям сочувствую, разрыв с преданием хвалю…»

Тогда, в мае 1912 г., юному Владимиру Вейдле очень повезло: опеку над ним в узнавании Флоренции взял Николай Петрович Оттокар, талантливый ученик петербургского медиевиста Ивана Михайловича Гревса (у которого позднее будет учиться сам Вейдле), тоже выходец из русско-немецкой семьи, командированный Петербургским университетом во Флоренцию для написания диссертации.

Н. П. Оттокар в 1912 г. жил вместе с матерью Цецилией Яковлевной на другой стороне Арно, на Lungarno delle Grazie, прямо напротив пансиона Бенуа. Вейдле позднее вспоминал: