Во Флоренции нет поражающих обширностью площадей, как в Риме; нет таких грандиозных проспектов, как в Париже и Вене; нет роскошных новых общественных сооружений и частных домов, как в нынешнем Берлине… Вообще же флорентийские площади загромождены, улицы узки, нередко грязны; рядом с громадными, роскошными домами иногда до сих пор попадаются в непосредственной близости к самым фешенебельным частям города почти лачуги, выцветшие, проеденные плесенью. Общая картина первоначально покажется даже, может быть, несколько мрачной, вид домов чересчур однообразным; среди зданий много недоконченного, но много уже разваливающегося; слишком давит масса камня, сплошного, серого или желто-красного… Со строгих дворцов глядит богатая, сильная старина. Построенные из огромных, необделанных глыб, они гордо выставляют вперед каменную щетину своих стен, крепкие ворота, решетчатые окна и почерневшие углы. Рядом с суровыми остатками феодальных бурь отовсюду, впрочем, вырываются веселый вкус и счастливое изящество более поздних веков. Наконец, и новые дома так типично однородны, так гармонируют, несмотря на известную мягкость их форм, с монументальными palazzi давних времен: они характерно воплощают совсем особый тосканский домашний стиль, солидный и приветливый. Богатые строения иногда облицованы или, по крайней мере, украшены мрамором; на разноцветных поверхностях его оживленно играют солнечные блики и пятна тени. Милые светлые «лоджи» на коринфских колоннах, открытые воздуху и солнцу, разнообразят гладкие фасады. Чувствуется, что гражданское зодчество легко высвобождается здесь из-под давления феодального предания, сохраняя от воинственного (готического) средневековья лишь черточку своеобразия или фантастичности; что естественное направление развития возвратило его быстро к стройным и простым формам классической древности… Нет ни одного города, где бы произведения искусства были рассеяны в таком разнообразном множестве, так поэтично-просто, на свободе… Громадная сила разлитой повсюду красоты, смягченная удивительной ее тонкостью, манящей к себе внутренней теплотой и бесхитростной прелестью, победоносно оттеснит кажущуюся суровость и некоторую сухость, которые могут представиться сначала и обмануть первый взгляд.
И. Гревс. 1900-е
Флоренция пережила грозную цепь трагических эпох; вся история ее воплощает непрерывную борьбу контрастов добра и зла; но она ее преодолела, победила дуализм, выковала гармонию, и глубокий, светлый мир духовный глядит на нас из ее неумирающих, чудных, вдумчиво мягких очей, полных неисчерпаемого содержания человечности, или она приглашает погрузиться в ее широкое лоно удивленного, взволнованного путника-паломника. И она не обманет. Он выйдет из нее одухотворенным и еще не один раз вернется под ее нестареющий, материнский кров – просвещаться и очищаться преданиями вечного, которые она незыблемо-радостно хранит. Единством заслуженной собственным подвигом гармонии веет на меня от милого, неотразимого лица Флоренции, миром и успокоением звучат ее уста через голос большого колокола, много раз в день раздающегося с высоты джоттовской кампаниллы у Santa Maria del fiore таким глубоким и вместе тихо-умиротворяющим звуком. Будто он гласит «pax omnibus» <мир всем –
В. Брюсов. 1902