Вечно празднуют что-то в этом городе, вечно не протолкнуться на via Toledo, на Толедо, как здесь запросто говорят и куда спешат отовсюду неаполитанцы и форрестьеры ‹иностранцы›, не столько по делам или для покупок, сколько ради самой этой толчеи“.
Неаполитанцы и Неаполитанки
Чудной народ, которых я на одном дне десять раз ругаю и десять раз хвалю. Спросите у него что-нибудь, он тотчас скажет с учтивством, попросите, чтоб показал дорогу, пробежит милю, не требуя благодарности; но зато попросите у него хоть воды, которую в некоторых местах предлагают за безделицу, не даст даром и нагрубиянит. Все, где только коснется до денег, они нестерпимы, а пуще с иностранцами, запрашивают страшную цену, – и дайте ему, что он требует сам, и всегда недоволен. И вообще простой народ в Неаполе грубее, нежели в Риме, которого здесь нескоро поймешь: чтобы он поработал, если у него в кармане карлин… да ему и дела нет: он, приставив корзинку к стене, дрыхнет в ней на солнце или, лежа в оной, смотрит на всех с презрением. На пищу же им очень мало надобно, я не знаю, чем они бывают сыты, – апельсин да кусок хлеба, и все тут…
Взор мой падал в глубокие стремнины и на бесприютные скалы. С редким удовольствием я наконец заметил под собой деревушку, прилепленную к бедру горы…Молоденькие девушки, с веселыми речитативами, с звонким хохотом, полоскавшие белье в античном саркофаге, встретили меня как пришельца с луны. Некоторые подставляли свой кувшин под кристальную струю водомета, падавшую в этот овальный бассейн, иссеченный из восточного гранита, и, застенчиво улыбаясь, предлагали мне освежиться. С античною грацией эти загорелые красавицы поднимали кувшин на голову, слегка поддерживая его одной рукой и, опираясь о пышноразвитое бедро, расходились по гористым переулкам, которые местами иссечены в скале ступенями. В поступи южных женщин заметно врожденное благородство и привлекательность невыразимая. Несмотря на крайнюю небрежность наряда вообще, эти молодые женщины обличают род классического вкуса в уборке своих иссиня-черных и всегда прекрасных волос: длинные и густые косы с трудом придерживаются колоссальной бронзовой булавкой, которая, в случае надобности, с большим успехом исполняет назначение стилета. Эта смесь грации и нищеты, босых ног и изящной прически встречается только на юге.
Неаполь. Уличная сценка.
Беспечное легкомыслие и вечное рассеяние мешают неаполитанцу сложиться до совершеннолетия и подумать о своем положении, и то же беспечное легкомыслие помогает ему весело переносить все на свете. Странный народ: он трусит перед вздором и строит свои дома под вчерашним кратером. Все остальные стороны его жизни носят тот же характер небрежности и необдуманности. Работники и простой народ живут в каменных щелях между шестиэтажными домами, в грязи и вони, о которой теперь в Европе не имеют понятия; для них ничего не сделано, у них нет ни воздуха, ни воды, а они-то и составляют все население Неаполя. Народу уступлена, правда, улица – улица, но не солнце – солнце за стеной, и этот народ, так грязно живущий, страстно любит свет, цвет, веселье, хохот, зрелища, наружный блеск; ему королевский дворец необходимее чистой квартиры и в три месяца один фейерверк дороже свечки у себя дома.