Знаменитые русские о Неаполе

Погибший Геркулан – это мрачная картина, достойная кисти Сальватора Розы. В двух шагах оттуда ожидала меня сцена, которая могла бы быть передана только мастерским карандашом Гогарта. Толпа людей с накинутыми на одно плечо куртками атаковала меня на улице: толщина моих подошв была подмечена, намерение мое взобраться на Везувий – открыто… С криком на все существующие и несуществующие лады смуглые, мускулистые парни геройски навязывались в проводники; веттурины из всех сил хлопали бичом, зазывая меня в свои читадины, и подвигались ко мне как будто с решительным намерением переломить мне колесами ноги; другие, нимало не сообразуясь с размерами моих членов, совали мне в руку поводья оседланных лошаков и ослов, которые были неприличного роста дворовой собаки. Сквозь эту пеструю, крикливую толпу я с трудом проложил себе путь до конторы патентованных вожатых. Нахожу, что это самая затруднительная часть пути на вулкан. Я вскочил на доброго коня – и оставил весь этот муравейник в облаке пыли. Проводник объявил, что следовать ему за мною пешком нет ни малейшей возможности и что я должен выдать ему шесть карлинов, для найма осла. Деньги отсчитаны, но лишь только итальянец положил их в свой карман, как почувствовал особенную, до той поры не подозреваемую легкость, прыть в ногах и стал уверять меня, что ему было бы лестно бежать за мною пешком, лишь бы сберечь шесть карлинов, которые он не привык тратить на такие пустяки… Я был неумолим, как филантроп, и заставил бедняка сесть на осла. Мы ехали между виноградниками, которыми покрыта подошва Везувия. Далее – серая, угрюмая пустыня. Это море лавы, некогда бушевавшее. Конь мой шагал по старинным руслам огненных потоков. Проводник, указывая на различные слои лавы, пытался определить мне эпохи нескольких извержений. В самом деле, по этим пластам лавы можно прочитать всю историю Везувия. Часа через два езды мы были на платформе San Salvatore. Это маленький оазис посреди безмолвной пустыни; несколько деревьев отеняют каменный домик. Здесь меня встретили две почтенные особы, анахореты по одежде, трактирщики по ремеслу. Как усталому страннику, они поспешили оказать мне гостеприимство, и на столе явилась бутылка Lacryma Christi. Но я уже в Неаполе познакомился с этим вином: огонь неаполитанского неба и вулканическая почва, на которой зреет виноград, придают этой золотистой влаге какое-то одуряющее свойство. Я поблагодарил отшельников и поспешил насытить мои глаза зрелищем блистательной панорамы, открывавшейся с этой высоты. Campagna Felice, озаренная розовым и золотым блеском вечера, расстилалась подо мной, как эдем, охраняемый со всех сторон горами, которые принимали различные оттенки опалов. Улыбающиеся виллы дремали посреди лавровых и миртовых садов. Неаполь, покоящийся на скате зеленых холмов, – это ленивая нимфа, опускающая свои белые ноги в ярко-синие волны… Сумрак пал. Я зажег мой факел и пожелал пустынникам доброй ночи. Через несколько минут я был уже у самой кручи горы. Отсюда кажется, что вершины можно достигнуть менее чем в четверть часа. Дорога крута. Ноги тонут в сыпучей золе, но я шагаю с энергией отъявленного туриста и оставляю проводника далеко за собою. Чтобы подвинуться вперед на шаг, надо шагнуть три раза. Это работа Сизифа. Энергия, с какою вы пошли на приступ, скоро ослабевает, ваш посох медленнее и глубже упирается в сугробы золы… Между тем сумрак густеет, но какой сумрак! Это голубое небо, опускающееся на землю. Живописцы сознаются, что такого колера на палитре не существует… Ветер потушил мой факел. Я продолжал подниматься среди глубокого мрака. Вдруг путь мой озарился адским блеском. Я был уже во владении огня: желтые следы его прикосновения заметны здесь на каждом камне; но ни кратера, ни пламени не видно до той минуты, покуда не ступишь на вершину… Часть площадки, отделявшей меня от кратера, волновалась; толстая кора вулкана лопалась, раздиралась на поломы, на мелкие куски; широкие трещины сияли кровавым огнем, и из них со свистом вырывался густой желтый дым… Вдруг облако дыма над кратером побагровело, послышался шум подземных громов, вся громада Везувия страшно дрогнула, и широкий сноп ослепительного огня вырвался из жерла… Багровые шары высоко взлетели к небу посреди огненного дождя пепла: это раскаленные камни, кубы фута в два величиною, отрываемые силою огня от внутренних стен кратера. Меня уже предупредили, что этих каменных ядер нечего бояться. Брошенные вверх перпендикулярно, они падают в том же самом направлении в жерло или на закраины его… Я покушался взобраться на самый конус, до края широкой бездны, но колебавшаяся под моими ногами кора кратера и новые взрывы вулкана остановили меня на полпути. По скользким сугробам золы я скатился назад на площадку, ошеломленный, черный, опаленный… Я провел ночь на вулкане. Луна взошла поздно. Мой вожатый разнежился, лежа в теплой золе, и заснул как убитый… Я глядел вниз. Под ярким блеском итальянской луны море сверкало и ясно обозначилось белеющееся зданиями полукружие берегов Неаполя; ночные огни, и неподвижные, и перебегающие, один за другим постепенно погасали. Утро было близко.