“Потом другой друг, еще здравствующий, принес растрепанный номер журнала «Лайф» с потрясающим цветным снимком Сан-Марко в снегу. Немного спустя девушка, за которой я ухаживал, подарила на день рождения набор открыток с рисунками сепией, сложенный гармошкой, который ее бабушка вывезла из дореволюционного медового месяца в Венеции, и я корпел над ними с лупой. Потом моя мать достала бог знает откуда квадратик дешевого гобелена, просто лоскут с вышитым Palazzo Ducale, прикрывший валик на моем диване – сократив тем самым историю Республики до моих габаритов. Запишите сюда же маленькую медную гондолу, которую отец купил в Китае во время службы и которую родители держали на трюмо, заполняя разрозненными пуговицами, иголками, марками и – по нарастающей – таблетками и ампулами. Потом друг, давший романы Ренье и умерший год назад, взял меня на полуофициальный просмотр контрабандной и потому черно-белой копии «Смерти в Венеции» Висконти с Дирком Богартом. Увы, фильм оказался не первый сорт, да и от самой новеллы я был не в восторге. И все равно, долгий начальный эпизод с Богартом в пароходном шезлонге заставил меня забыть о мешающих титрах и пожалеть, что у меня нет смертельной болезни; даже сегодня я могу пожалеть об этом. Потом возникла венецианка. Стало казаться, что город понемногу вползает в фокус. Он был черно-белым, как и пристало выходцу из литературы или зимы; аристократический, темноватый, холодный, плохо освещенный, где слышен струнный гул Вивальди и Керубини на заднем плане, где вместо облаков женская плоть в драпировках от Беллини/Тьеполо/Тициана. И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи, то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этаже какого-нибудь палаццо, чтобы волны от проходящих лодок плескали в окно, напишу пару элегий, туша сигареты о сырой каменный пол, буду кашлять и пить и на исходе денег вместо билета на поезд куплю маленький браунинг и не сходя с места вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин
”.
Пансион “Сегусо” – один из любимых венецианских отелей Бродского.
И когда зимой 1972 г. Бродский, тридцати двух лет от роду, оказался в эмиграции в Америке, то свою первую университетскую получку он решил потратить на “осуществление лучшей части своей мечты
” и купил билет туда-обратно по маршруту Детройт – Милан – Детройт.И. А. Бродский впервые приехал в Венецию миланским поездом в декабре 1972 г. Сев у вокзала Санта-Лючия на пароходик “vaporetto”, он высадился на пристани “Академия” и после недолгих блужданий по узким переулкам дошел до “одноименного, удалившегося от мира пансиона”. (Отель “Академия”, расположенный в старой вилле Maravege, в которой одно время размещалось русское посольство в Венеции, находится на Fondamenta Bellani, в устье одного из канальчиков, выходящих в Canal Grande.)
После этого Бродский бывал в Венеции почти ежегодно: