Знаменитые русские о Венеции

Едва приехав в город, где бы путешественник ни остановился, он идет на Пиаццу площадь Св. Марка, как, войдя в дом, попадаешь прежде всего в приемные комнаты. Piazza di San Marco и есть приемная зала венецианской республики. Конечно, другой такой площади не существует. Мраморный пол; три мраморных дворца вместо трех стен; вместо четвертой – та смесь мрамора, гранита, яшмы, порфира, бронзы, мозаики, скульптуры, резьбы, которая называется собором Св. Марка. Если нет потолка, то только потому, что одно небо достойно служить потолком этой залы… Такая площадь возможна, конечно, только в городе, где нет лошадей и, следовательно, их грязи и шума… Я не знаю, существует ли еще в мире собор, на который можно было бы поставить четырех бронзовых коней без риска не только испортить художественное впечатление, но и профанировать здание. Но таков собор Св. Марка. Фантастическое смешение всех настроений и вкусов, всех стилей и эпох. Я знаю еще только одну такую церковь – безобразную в своей красоте и красивую в уродстве. Невозможную и действительную – архитектурный парадокс. Это наш “Василий Блаженный”… Там – та же пестрота и смесь и то же единство в целом, та же подражательность и оригинальность, ассимиляция христианского храма и буддийской пагоды. Василий Блаженный был созданием если не одного человека, то во всяком случае одной эпохи, поэтому в его разнообразии и своеобразии более цельности. Св. Марк еще пестрее, еще причудливее и случайнее, как жизнь Венеции была пестрее и богаче “случайностями”, чем жизнь Москвы. Внутри первое впечатление – православной церкви: своды куполов наверху, впереди решетка иконостаса, вокруг со всех сторон глядят с мозаичных стен знакомые строгие фигуры византийских святых. Весь собор покрыт мозаикой. Она сияет в изгибах сводов и в углублениях куполов огромными золотыми полями и, кажется, освещает храм. Характерно это пристрастие венецианцев к мозаике. Создание международного, западно-восточного творчества, она как нельзя лучше отвечала международному складу Венеции – этого перепутья между Европой и Азией. Своей художественной стороной мозаика удовлетворяла требованиям итальянского глаза: элементарностью рисунка, резкостью красок и блеском золотого фона – вкусам далеких гостей. Соединяя утонченность содержания с грубостью формы, она была своего рода серединой между западными картинами и восточным коврами.

П. Перцов. Венеция 1897

. СПб., 1905, с. 8–9.

В. Розанов

1901

Он ‹собор Сан-Марко› до того цветочен, цветист, стар, светел, в желтом, голубом, более всего в белом, в позолотах, почерневших в веках, – так он весь мягок и нежен, что никакое, кажется, другое здание нельзя сравнить с ним. Венеция оделась в собор, как в Соломоново лучшее одеяние. Ни Св. Петра в Риме, ни Св. Стефана в Вене – храмы, которые по картинкам так хочется увидеть, – нельзя поставить рядом с этим. В действительности на зрителя, а не на картинке они не дают впечатления ни ласки, ни души, ни смысла; а Св. Марк точно обливает душу материнским молоком. Это что-то вечное и старое; не личное, а народное, не сделанное, а как бы само родившееся. Ни одним храмом на Западе я так не любовался.

В. В. Розанов. Итальянские впечатления 1901.

СПб., 1909, с. 225.

Б. Пастернак

1912

Вечером накануне отъезда на пьяцце был концерт с иллюминацией, какие часто там устраивались. Ограничивающие ее фасады сверху донизу оделись остриями лампочек. Ее с трех сторон озарил черно-белый транспарант. Лица слушающих под открытым небом вспарило банной яркостью, как в закрытом, великолепно освещенном помещении. Вдруг с потолка воображаемого бального зала стало слегка накрапывать. Но, едва начавшись, дождик внезапно перестал. Иллюминационный отсвет кипел над площадью цветной мглой. Колокольня Св. Марка ракетой из красного мрамора врезалась в розовый туман, до половины заволакивающий ее верхушку. Несколько подальше клубились темно-оливковые пары, и в них сказочно прятался пятиголовый остов собора. Тот конец площади казался подводным царством. На соборном притворе золотом играла четверка коней, вскачь примчавшихся из Древней Греции и тут остановившихся, как на краю обрыва. Когда концерт кончился, стал слышен жернов равномерного шарканья, вращавшийся и раньше по галерейному кругу, но тогда заглушавшийся музыкой. Это было кольцо фланеров, шаги которых шумели и сливались, подобно шороху коньков в ледяной чашке катка. Среди гулявших быстро и гневно проходили женщины, скорее угрожавшие, чем сеявшие обольщение. Они оборачивались на ходу точно с тем, чтобы оттолкнуть и уничтожить. Вызывающе изгибая стан, они быстро скрывались под портиками. Когда они оглядывались, на вас уставлялось смертельно насурмленное лицо черного венецианского платка. Их быстрая походка в темпе allegro irato[17] странно соответствовала черному дрожанью иллюминации в белых царапинах алмазных огоньков.