Знаменитые голуби сизою стайкой толпятся перед входом ко Святому Марку… Это маленькие божества Венеции, скромные покровители города, смутно и бесконечно воркующие; мягко отблескивающие шелками крыл своих, с сухим треском взлетающие. А за ними пятикупольный, древле-великолепный, выложенный мозаиками, золотом, драгоценностями, в голубом утреннем тумане сияет Св. Марк, полуготический, полувизантийский, запутанный, роскошный, столь венецианский… но насколько христианский? Это нам неведомо. Но его ризы солнечны; его камни отливают радугой; он воплощенный пышный храм, облик Венеции, древний, но и живой, лишенный холода. Все в нем живое – и сама прохлада, будто влажность воздуха под его сводами, и выхоженные мозаики полов, и в старине своей седеющие паникадила, тонущие в тяжкой роскоши; и гигантские мозаики по стенам, как ковры растопленного золота; и таинственный и разноцветный сумрак грандиознейшей розетки. На зыбях стоит Сан-Марко, на зыбучих хлябях. Кой-где он осел, его поддерживают. Не совсем полы ровны, и иной раз покажется – да не выступит ли влага из-под плит каменных; и не рухнет ли обветшалый старец, в ризах самоцветных и тиаре? Но старец непоколебим. Купола его потемнели, как седеют волосы. Шпили их вознеслись. Бронзовые кони на портале все летят, летят, и сквозь голубое утро все слепят в лучах мозаики фасада.
Б. К. Зайцев.
Рождественские праздники на площади Сан-Марко.
Когда из атриума по ступенькам вы подыметесь и войдете в храм, первое, что вы скажете, будет: Византия победила… Вы замкнуты в пространство, лишенное четких границ; объемы и выпуклости затушеваны; все пластическое, телесное, силовое, напряженное из этой архитектуры изъято; стены, арки, столбы “говорят” лишь своей поверхностью, выгнутой или прямой; купола и своды не возносятся вверх, а нисходят, спускаются сверху. Вы погружены в нечто потусторонне мерцающее царственными тускло-золотыми, порфирно-пурпурными или промежуточными от золота к багрецу тонами… Поскольку впечатление не нарушает слишком яркий свет из южного окна, оно все еще соответствует исконному византийскому замыслу… Мглистое мерцание золота согревает нас, если не телесно, то душевно, сливаясь, колористически единясь с тонами утвари и облицовки, колеблющимися между кордобской кожей и утрехтским бархатом. Мы там окутаны красочной на золотом фоне полумглой, а когда выйдем оттуда, нас окутает – светлей и нежней – лагунная перламутровая дымка, бело-облачная, над городом, вокруг города, синева неба и воды.
Колокольня Сан-Марко
“Общий взгляд” на Венецию лучше всего бросить с колокольни Св. Марка. Она стоит на углу Пьяццы и Пьяцетты. Высокая и голая, словно маяк. Она и была когда-то своеобразным маяком морской столицы, потому что ее, как акрополийскую Афину, далеко видно с моря. На колокольне вместо лестницы нахожу наклонную плоскость, без ступеней, широкую и удобную, но необычайно зловонную. Через некоторое время открываю причину этого зловония. Оказывается, что на каждом повороте в стене устроен резервуар… отнюдь не для ключевой воды. Такая архитектурная подробность на колокольне, т. е. в здании все же религиозного назначения, удивила меня. После, когда я видел такие же резервуары и в стене храма Св. Петра, и на крыше Миланского собора, эта неопрятная подробность не остановила бы, конечно, моего внимания, но тогда она была для меня первым “красноречивым” фактом, к которому после прибавилось немало других, для уяснения своеобразных особенностей итальянского благочестия. Венеция с колокольни открывается буквально “как на ладони”. Она лежит внизу одним сплошным пятном. Вокруг – предместия, проливы, мели и широкий пояс моря. Весь город крыт красной черепицей – точно огромное чешуйчатое животное выплыло из глубины погреться на весеннем солнце с семьей своих детей. Но красные пятна тонут в голубом просторе; воздух Венеции, бледный и влажный, сливается с ее бледно-голубым морем. Везде – вода… Сдержанный шум доносится наверх – земноводный город живет своей жизнью.
Падение башни Сан-Марко.