Башня, не имеющая ничего красивого в себе и столь непропорциональная окружающим ее зданиям, удивительно с ними гармонирует. Гармония эта так велика, что просто больно думать, что, выйдя на площадь Св. Марка, не увидишь ее. Выньте из Кремля Ивана Великого – не Бог знает какую красоту, уберите перед Кремлем Василия Блаженного – и целое вдруг потеряет смысл, красоту, целость, гармонию. С падением башни навсегда испортилось единственное по красоте, значительности и воспоминаниям место на земном шаре – площадь св. Марка… Стиль башни – южный. Квадратный колосс, с вертикальной в одну линию ниточкой продолговатых окон, кончался пирамидкой. Башня, может быть, незаметно для ее строителей, являла европейскую и христианскую вариацию египетского обелиска, этой непонятной по мысли квадратной колонны, увенчанной острой башенкой… Что этот мотив собою выражает – неизвестно. Но он совершенно не присущ и не повторяется на севере. В странах тумана, сырости и холода редко смотришь на небо и не хочется ничего послать в небо. Здания здесь широкие, распластанные по земле. Это – мужик, которого порют, а не жаворонок, который поднимается в лазурь. Может быть, природа действует на историю, на нравы; а история и нравы – на архитектуру… Башня стерегла главную красоту Венеции – Св. Марка и Палаццо Дукале. Нужно было или в яркое утро, или пустынную, молчаливую ночь выйти на площадь и, остановясь в 3/4 ее длины, т. е. не подходя к Св. Марку, – или сесть где-нибудь на каменные плиты, если была ночь, или, если это было утро, – спросить себе на столик кофе; и, не смотря прямо на главную красоту, так сказать, дышать этой площадью, ничего особенного не думать, не вспоминать истории и время от времени нечаянно вглядываться вперед, в направлении Марка и дворца. Все преднамеренное не хорошо. Тогда в ваше непреднамеренное, ленивое дреманье и Марк, и дворец входили незаметно и становились куда нужно. Через несколько времени седина этого места, удивительная его архитектурность, непосильная личному гению и доступная только гению времен, начинала на вас действовать. И минутами сердце наполнялось прямо восторгом, счастьем.
Пал – и снова восстал Мессер Сан-Марко, стройная башня, соединяющая Венецию с небом. Восстановлена разрушенная колокольня, – кого это может тронуть? Но нужно знать Венецию, нужно чувствовать ее! Мессер Сан-Марко был ее гордостью и олицетворением. Это не безжизненный шпиц, указывающий на облака людям земли, это – живой гений венецианцев, центр их отвлеченных от земного мыслей, их идеал, основа их миропонимания… Вдумайтесь покрепче в историю Венеции, этого исторического монстра средних веков. Какие поразительные страницы, какая чудовищная устойчивость духа свободы, какие бесподобные приливы и отливы славы, могущества и беспутного и красивого опьяняющего падения! А разве эти сваи дворцов на Большом Канале, обратившиеся теперь в драгоценный камень, водружены не людьми, не предками нынешних “поклонников своей колокольни”? И вы хотите, чтобы такая сила духа умерла или выродилась? Спит – да, но погибнуть она не могла! И, рано или поздно, она возродится в том же блеске, как возродился Messer San Marco с золотым ангелом на верхушке. И вот в весенний день впервые вновь ударил на величавой башне старый колокол, каким-то чудом оставшийся невредимым. И было сие чудо во пророчество! Весна подхватила его звучный голос и разнесла по лагуне…
Площадь Сан-Марко и руины упавшей Кампаниллы.
Дворец Дожей, тюрьма, мост Вздохов
Блиско того костела ‹Св. Марка› у самых олтарей построен дом венецкаго князя, которого венецыяне называют своим языком принцепом. Тот дом зделан изрядным мастерством, весь каменной, и резбы в том доме по полатам многие каменные италианской преславной работы, и около того дому также резбы изрядные многие ж. Построены полаты на том дворе, по стенам вместо ограды в тех полатах построены розные приказы для управления всяких дел. На тот княжеский двор зделаны ворота каменные, великие под полаты с площади; в тех воротах сидят многие писари, подобны московским площадным подьячим, которые пишут челобитные и иные всякие нужды, кому что будет потребно.