Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Что касается до регистраторов, то таковыми являлись, как кажется, исключительно учащиеся киргизы, и подворный опрос производился поэтому непосредственно на киргизском языке. В общем весьма выгодное для успеха работ, это обстоятельство имело однако ту неблагоприятную сторону, что лишало – по крайней мере, до известной степени – заведующих партиями и подпартиями возможности следить за правильностью и точностью постановки вопросов, имеющею в деле подворной регистрации первостепенную важность [Кауфман 1897: 63].

Таким образом, подворные опросы, на которых экспедиция основывала свои расчеты норм, были подвергнуты сомнению, и, таким образом, под вопросом оказались сами основания исследования, хотя Кауфман и делает оговорку, что эти данные так или иначе превосходят все собранные ранее. Однако у него были более серьезные сомнения относительно методов, использованных экспедицией для разделения степи на более мелкие и отчетливые единицы анализа. Точность границ между «общинноаульными группами» при проверке их нижними чинами Переселенческого управления не подтвердилась. Экспедиция относила земли разного качества к разным «естественно-историческим районам», и это деление было, по мнению Кауфмана, произвольным и бесполезным, поскольку не соответствовало способам распоряжения землей казахскими общинами [Там же: 67, 81]. Таким образом, хотя расчеты Ф. А. Щербины, казалось бы, обеспечивали высокую степень точности, на самом деле они усложняли процесс изъятия земель в государственный колонизационный фонд, не принося пользы ни казахам, ни поселенцам [Там же: 3]. Более того, из-за «чрезвычайной поспешности», с которой велись работы, важнейшие вопросы (где именно располагались подходящие для поселения крестьян участки и каковы там природные ресурсами) остались без ответа [Там же: 84, 86].

От всех этих замечаний, исходивших от столь авторитетного ученого, нельзя было так просто отмахнуться. В то же время, однако, ни одно из них не воспрепятствовало системе выделения земли в соответствии с нормами. А. А. Кауфман раскритиковал методы работы и намекнул, что нормы Щербины были чрезмерно щедры по отношению к казахам, но все его рекомендации приняли форму поправок к уже установленной, в принципе желательной процедуре. Короче говоря, Кауфман выступал за более точные и практичные земельные нормы, более созвучные потребностям крестьянской колонизации, а не за их отмену. Глубоко обеспокоенный произволом чиновников, но твердо убежденный в приоритете интересов поселенцев над интересами казахов в случае конфликта, Кауфман рассматривал пересмотр норм как средство обеспечения интересов и тех и других [Там же: 24]. Однако его утверждение о том, что чрезмерно высокие нормы замедлят и затруднят формирование переселенческих участков, намекало на то, что мирное согласие вокруг идеи нормирования степи не будет длиться вечно [Там же: 31].