Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Более основательная критика появилась лишь несколько лет спустя. Ее высказал Т. И. Седельников, казак Оренбургского войска, окончивший Уфимское землемерное училище и участвовавший как в экспедиции Щербины, так и в исследованиях Уральской степной области (вне сферы деятельности Щербины) в 1904–1905 годах. Об этом своем опыте он сообщает на первых страницах книги «Борьба за землю в Киргизской степи», чтобы доказать, что он сведущ в этих вопросах [Седельников 1907: 3]; далее следуют яростные нападки на государственную политику переселения в 1905 году.

Седельников не стремился отвергнуть колонизацию степи как таковую. По его мнению, Казахская степь действительно была государственной собственностью, как гласило Степное положение [Там же: 38]. Но отчуждение земли предусматривалось законом на определенных условиях, а условия эти не соблюдались. В частности, он отмечал:

По первой статье межевых законов, межевание имеет две основные цели: 1) «привести в известность количество земель и угодий как всех вообще, так и в частности казне принадлежащих» и 2) «утвердить спокойствие владельцев постановлением правильных и несомненных границ поземельного владения».

Приведены ли в известность земли Киргизской степи? знают ли о количестве земли и угодий те учреждения, в чьих руках находится до сих пор весь «надзор за поземельным устройством кочевого населения? [Там же: 37].

На оба эти вопроса Седельников дает однозначно отрицательный ответ. Вся его критика переселения в том виде, в каком оно осуществлялось, основывалась на предполагаемой непоследовательности и неточности поддерживавшего его информационного аппарата, в частности, норм Щербины, а также на незаконности любых видов изъятия земли до полного обеспечения нужд казахского населения, фактического, а не на бумаге. Взяв за основу «нормальное» домохозяйство вместо того, чтобы учесть все многообразие и динамизм казахской экономики, и производя дальнейшие расчеты на основе нормы поголовья скота (для Кокчетавского уезда), которую все признавали ошибочной, Щербина, как утверждал Седельников, построил все свои земельные нормы на догадках, используя приемы «ненаучные» и «легкомысленные» [Там же: 5–6,44–45]. Неточность норм в сочетании с неопытностью, невежеством и стремлением временных партий при Переселенческом управлении привести в степь побольше поселенцев систематически ставили казахов в невыгодное положение, лишая их лучших земель без компенсации [Там же: 49–50]. Решение было только одно: сделать то, чем правительство должно было заняться еще в 1891 году, то есть провести «настоящее, научно поставленное сплошное межевание и исследование» степных земель, что помогло бы Российской империи далеко подвинуться в исполнении «единственно справедливой и целесообразной» программы освоения степи [Там же: 51].

Таким образом, землемер Седельников в своей критике пошел гораздо дальше, чем недовольные выводами Щербины статистики. Однако посыл, которым он руководствовался, был во многом тем же – нормы Щербины не соответствовали даже тем скромным требованиям, которые к ним предъявляли. Необходимо было замедлить темпы переселения и прежде, чем перераспределять землю, провести тяжелую и трудоемкую работу, которой требовал закон. В отличие от подхода Щербины, этот подход мог бы дать казахам надежные и достаточные наделы земли, на который они имели право, – при условии, что степь оставалась бы в собственности правительства, чтобы защитить «темное и невежественное» степное население от самого себя [Там же: 19–20][429].

Но, отмечал Седельников, политика переселения переживала пик коренных перемен, при которых во главу угла ставилась не осторожность, а скорость.

Новые цели, новые пути