Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Если в основание работ по определению норм можно было бы принять научные исследованиия рекогносцировки и т. д., то ведь в Степном крае все это было, однако правительство нашло нужным командировать туда целую экспедицию Щербины, стоившую м.б. миллионы рублей и работавшую несколько лет. Тем более нельзя на таких легких данных строить судьбу кочевников Семиречья, резко отличающегося от Степного края[455].

Н. И. Гродеков, основываясь на рекомендациях своей канцелярии, беспокоился, что поспешность и неверная информация могут навредить казахам и что предложенные Белецким заниженные нормы означают принуждение к оседлости, а не ее поощрение[456]. Вместо того чтобы принять нормы, которые, что бы ни утверждал Велецкий, казались Гродекову слишком низкими, он рекомендовал искусственно повысить нормы на 25 % в соответствии с циркуляром Министерства земледелия от 1901 года[457]. Ряд совещаний в первые месяцы 1908 года, похоже, не изменил его мнения. Генерал-губернатор продолжал выступать за 25-процентное увеличение норм, и хотя в конце концов неохотно одобрил нормы Белецкого, ввел также ряд обременительных условий, которым должны были подчиняться чиновники по переселению, и объявил нормы временными, применимыми только к поселенцам, уже находившимся в области[458]. Все это очень огорчало Белецкого, считавшего, что это мешает ему выполнять свои служебные обязанности. Поэтому он составил ряд еще более резких записок официальным лицам Туркестана и Санкт-Петербурга, где протестовал против обструкционизма местных чиновников. К несчастью для Белецкого, юридически генерал-губернатор в Туркестане был высшей властью, непосредственно уполномоченной исполнять волю царя; преодолеть это препятствие было почти невозможно.

Так обстояло дело весной 1908 года. Чтобы разрубить этот гордиев узел, готовились значительные изменения, все в пользу Переселенческого управления и царившего там в то время технократического настроя. Н. И. Гродеков, военный, много лет прослуживший в Туркестане, внезапно подал в отставку. По мнению историка А. Моррисона, этот неожиданный шаг был в первую очередь вызван давлением со стороны чиновников, выступавших за колонизацию: они просто вытеснили Гродекова [Morrison 2012а: 6–7]. Но пришедший ему на смену П. И. Мищенко оказался в этом отношении столь же несговорчивым и продолжал решительно протестовать против массового переселения за счет кочевников [Brower 2003: 140–143].

Что еще важнее, в июне 1908 года Николай II, реагируя на конфликт между военными и переселенческими властями, приказал сенаторам провести расследование дел в Туркестане. Ответственность за расследование легла на графа К. К. фон дер Палена (1861–1923), отпрыска старинного и знаменитого рода остзейских дворян. Официально Палену было дано задание изучить возможности передачи края из ведения Военного министерства в ведение Министерства внутренних дел; в частности, «его главная задача состояла в устранении препятствий, которые устаревшая военная бюрократия ставила на пути усиления русской колонизации в регионе» [Morrison 2012а: 6–7]. Пален не был статистиком, но как квалифицированный юрист и многолетний управляющий гигантским поместьем своей семьи в Лифляндской губернии (современные Эстония и Латвия) он опирался в своей деятельности на твердую приверженность законности и некоторые познания в сельскохозяйственных вопросах (особенно в животноводстве) [Pierce 1964: viii-ix][459]. Получив приказ Николая II провести ревизию, Пален за две недели собрал группу молодых чиновников, которые помогали бы ему в установлении фактов, и отбыл в Ташкент [Там же: x-xi].

Хотя Палену было ясно, какой от него ожидался ответ, после года работы он пришел к выводам, принципиально противоположным тем, которые желали видеть его начальники: он резко критиковал практику колонизации в степях Семиречья (и в оазисах Туркестана), а также лежавшую в ее основе идею – расчет земельных норм с целью узаконить изъятие земель у казахских скотоводов.

Палена уж никак нельзя было принять за противника империи или колонизации. В его решительном заявлении об исторической цивилизационной миссии России в Средней Азии звучит слабое эхо викторианской политики, что вполне укладывались в русло его эпохи: