Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Вопросы о переселении не были исключительно (или даже в первую очередь) прерогативой властной верхушки; недовольство по этому поводу высказывалось не только в Думе и в прессе. Петиции казахов, пострадавших от изъятия земли, дают альтернативный взгляд на последствия переселения для тех, чью жизнь оно нарушило, взгляд, приводящий к аналогичным выводам. Злополучная группа казахов Семипалатинской губернии, ошибочно включенная в новую оседлую волость (казахи обычно ходатайствовали о создании таких волостей в ответ на набеги поселенцев), жаловалась, что люди не хотят становиться оседлыми крестьянами из-за абсолютной невозможности приспособиться к условиям оседлого быта, вызванной местными особенностями повседневной жизни[490]. Другие жаловались на насилие со стороны новых поселенцев и переселенческих чиновников[491]. Букейханов добросовестно старался обнародовать все случаи изъятия недвижимого имущества без соответствующей компенсации или в целях, противоречащих указанным в законах о переселении[492]. Пользуясь оставшимся за ними правом подданных, казахи, оказавшиеся в проигрыше из-за переселения и его последствий, не стеснялись сообщать царским властям о своих бедах.

Конечно, не стоит слишком доверять прошениям: ведь казахи и их доверенные представители составляли их, чтобы вернуть отчужденную землю или, по крайней мере, компенсировать ее потерю. Поэтому неудивительно, что претензии заявителей порой представлены в предельно слезливом тоне. И ясно, что некоторые казахи, менее склонные к кочевому скотоводству, ссылались на свою бедность, чтобы получить участок под земледелие или отвоевать землю в спорах внутри волости или уезда[493]. Тем не менее все эти жалобы демонстрируют внутреннюю последовательность и полностью согласуются с более откровенными оценками действий переселенческих ревизоров, сделанными до и после восстания 1916 года[494]. Если некоторые казахи хорошо приспособились к переселению и преуспели при сформировавшейся вокруг них разветвленной новой бюрократии[495], занявшись земледелием или торговлей, то другие потеряли хорошую землю и ценную собственность в результате изъятия или испытали насилие или унижение во время и после прибытия поселенцев. Как бы то ни было, высшие показатели, которыми мы располагаем, указывают на то, что если бы царское правление пережило Первую мировую войну, жизнь скотоводов продвинулась бы еще дальше по хрестоматийному пути «высокой современности». В одном из внутренних предложений, поступивших в Переселенческое управление из Семиречья, говорилось о «сплошном и принудительном» землеустройстве казахов и как о средстве удовлетворения их потребностей, и как о способе создать новые гигантские излишки для поселенцев[496]. За пределами этого устрашающе технократического института, на совещании 1911 года в Семипалатинской губернии, было предложено создать в центре степи отдельную область, непригодную для земледелия, и населить ее исключительно казахами-кочевниками, оставив за собой районы, более подходящие для нужд поселенцев и казахских земледельцев. Несколько лет спустя представители Временного правительства сочли это предложение достойным дальнейшего рассмотрения[497]. Коротко говоря, несмотря на целый ряд аргументов «против», поступавших сверху и снизу, к 1910-м годам в некоторых царских институтах сформировалось такое сочетание политических приоритетов и уверенности в своих знаниях, что у переселения (и одновременно у перехода казахов к оседлости) уже не было пути назад. Тем самым они создали также экономические и демографические предпосылки для восстания.

Прогресс, гражданственность и «третьеиюньская» система