Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Это и к лучшему, утверждали сторонники линии газеты «Казах», ведь существует мало доказательств того, что значительная часть степи когда-либо станет пригодной для земледелия, и очень много научных доказательств обратного. Эти аргументы еще в 1911 году высказывал Дулатов, пытаясь стимулировать обсуждение в «Айкапе»: «Казахский народ никогда не говорил: я буду кочевать; он кочует в зависимости от климатических условий земли. Человек – раб климатических условий страны, в которой он живет. Земля, на которой живет казах, непригодна для земледелия» [Субханбердина, Дэуков 1995:84]. Этот основной принцип газета «Казах» применяла направо и налево. Если «Айкап» трубил о достижениях успешных фермеров, то газета изображала переход к земледелию в куда более мрачных красках: так, например, на севере степи, в Мендыкарской волости, набитой поселенцами, незадачливые казахи, оставшись без обещанной помощи царских чиновников, быстро поняли, что «посеяв зерно, выжить невозможно» [Субханбердина 1998:141–142]. Столкнувшись с властями, которые не позволили им вернуться к кочевничеству, они поняли, насколько шатко их будущее. Были и более общие заявления: например, выдающийся статистик и агроном К. А. Вернер, служивший в Степном генерал-губернаторстве в начале 1890-х годов, объявил степь пригодной исключительно для кочевого скотоводства [Там же: 84][537]. Другой профессор, названный только по фамилии – Богданов, – согласно газете, утверждал, что «Казахская степь не может служить землей для посева зерна» [Там же: 94][538]. Что могли предложить в ответ сторонники оседлого земледелия? Только благие намерения и необоснованные заявления нескольких татар, которые «плохо знают казахский земельный вопрос» [Там же][539]. Как эмпирические, так и субъективные данные свидетельствуют о том, что лагерь «Айкапа» не смог выполнить то, что обещал.

Визитной карточкой газеты «Казах» стала огромная статья, печатавшаяся с продолжением в 1915 и 1916 годах под названием «Экономические перемены» («Шаруалық өзгерісі»). Начиналась она с экскурса в классическую европейскую политическую экономию (с особым упором на труды Ф. Листа), теории глобализации и социальной эволюции[540]. Прежде чем обратиться непосредственно к описанию степи, автор успел прийти к выводу, что «природные условия, плотность населения и переход к торговле и ремеслам суть первопричины, по которым меняется экономика» [Субханбердина 1998: 252]. Хотя серия публикаций 1915 года оставила за собой больше вопросов, чем ответов, было уже ясно, что автор находится под сильным влиянием географического детерминизма, если не в вопросах национального характера, то, по крайней мере, в убежденности, что окружающая среда накладывает жесткие ограничения на экономический выбор людей:

Исходя из того, что нам известно, оседлому образу жизни должны благоприятствовать разные условия. После заявлений, что эти условия есть на Казахской земле, мы часто слышим что-нибудь вроде «к оседлому народу придет культура» и «сейте зерно, и оно вырастет». Но вырастет ли зерно, если его посеять? Достаточно ли посеять зерно, чтобы оно выросло, или нужно что-то еще? Во-первых, для того, чтобы зерно росло, необходима подходящая почва. На песке и солончаках не вырастет ничего. Во-вторых, в почве должна быть влага. Если нет влаги, зерно не прорастет из сухой почвы. В-третьих, необходим теплый воздух. В холодной земле зерно, опять же, не вырастет [Там же: 254].