Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Споры между сторонниками журнала и газеты еще продолжались, когда их отодвинула на задний план новая проблема: начало Первой мировой войны и ее надвигающееся воздействие на степь. Ни одна из отстаиваемых линий не встретила особой поддержки властей: первая – потому что она противоречила высшей государственной задаче, каковой считалось переселение крестьян; вторая – потому что местным переселенческим отделам едва хватало свободных земель для вновь прибывающих русских крестьян, что уж говорить о кочевниках[541]. Не удалось жителям Средней Азии и вернуть себе политические права, которых они так жаждали – все их ходатайства о представительстве в Думе отклонялись, тем более что начало войны с Османской империей усилило страх перед панисламистской угрозой. Проблемы, связанные с лишением избирательного права и экспроприацией, так и остались нерешенными, когда до степных областей добрался всепоглощающий натиск Первой мировой войны.

И пришло разрушение… Война и восстание

Хотя мнения историков о том, когда именно люди начали вести тотальные войны, расходятся, Первая мировая война с ее массовой мобилизацией и неразрывной связью с политикой, бесспорно, была тотальным конфликтом для всех сторон [Bell 2007:1-21]. Российской империи это предвещало трудности: как провести равномерную мобилизацию в стране, представляющей собой лоскутное одеяло особых прав, привилегий и обязательств? Некоторые инородцы давно уже были освобождены от рекрутской, или, после военных реформ 1874 года, всеобщей воинской повинности[542]. Это было привилегией, на условиях которой эти народы подчинялись Российской империи, но также и препятствием к полноценному имперскому гражданству: второе стало особенно ясно после исключения представителей тех же самых инородцев из Думы[543]. Мобилизация, пришедшая в степь и Среднюю Азию, обнажила противоречия царского правления в этих регионах. С одной стороны, в вакууме, которым были окружены эти народы, некоторым казахам, как и другим мусульманам империи, мобилизация казалась хорошим шансом: она как будто предоставляла возможность сравняться по культурному уровню с другими народами империи, а также предъявить более решительные притязания на землю и политические права[544]. С другой стороны, это было беспрецедентное стремление использовать жизнь и труд подданных, накопивших за двадцать лет переселения длинный список обид, как орудие в руках неизменно слабого государственного аппарата. Восстание, разразившееся вслед за изданием указа от 25 июня 1916 года, было в равной степени результатом неудачной мобилизации и экономической дестабилизации, вызванной двадцатью годами переселения. И то и другое, в свою очередь, коренилось в гегемонистских представлениях царских правителей о степи и в решениях, которые они принимали на этой основе.