Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Царские администраторы также рассматривали степь как территорию, долгое время пребывавшую в состоянии перехода в некое другое качество. Их представления о пользе, которую степь и ее жители могли бы принести империи, различались: ее можно было превратить во вторую житницу империи или центр интенсивного, ориентированного на рынок скотоводства. Способы достижения любой из этих целей также виделись разными: согласованные действия по просвещению и развитию цивилизации, массовое переселение крестьян-колонистов или просто постоянная бдительность военного правления. Одно было ясно: с того момента, как степь стала внутренней окраиной, а не пограничьем, она нуждалась в переменах. «Дикарство», которое, по мнению правительства, царило на этих землях, может быть, и допустимое на задворках империи, теперь, когда регион оказался ближе к центру, выглядело неприемлемым. С этим в целом могли согласиться и чиновники, и ученые, и казахи, вступавшие с ними в диалог. Более того, для обеих сторон будущее степи предполагало определенную роль царского государства; завоевание было давно свершившимся фактом, с которым казахи должны были работать, а не отчаянно пытаться опровергнуть. Но споры о конкретных путях перемен тянулись десятилетиями, и слов было гораздо больше, чем дел, так как царские администраторы ничего не знали ни о географии, ни об этнографии региона, которым их поставили управлять (см. [Morrison 20146]). Поэтому Временное положение 1868 года, результат кропотливого исследования ученых, и по существу, и по намерениям было лишь догадкой о том, как может выглядеть будущее управление степью, – эксперимент, рассчитанный на два года, но затянувшийся на два десятилетия. Облегчая казахам доступ к имперским институтам и тем самым поощряя в них стремление к оседлости, Положение также содержало несколько пунктов в защиту их кочевого скотоводческого образа жизни [Martin 2001: 133; Красовский 1868, 3: 160]. Оно узаконило «традиционную» систему обычного права, которая так никогда и не была толком кодифицирована. Временное положение строилось на тех «известных неизвестных» степной жизни, которые должны были изменяться по мере того, как пробелы в научных и административных знаниях заполнялись за счет опыта.

Временное положение превратило степь в изменчивый мир, где управление подвергалось постоянному пересмотру и зависело от прихотей более мелких чиновников; в этом мире казахи поняли, что если они зарекомендуют себя перед царским правительством как носители внутреннего знания, это может пойти им на пользу [Гейнс 1898, 2: 539–540]. Это было особенно важно, поскольку власти не имели единого мнения о том, какая политика в отношении степи лучше всего отвечает местным интересам и империи в целом. Так, в Тургайской области Оренбургской степи Ибрай Алтынсарин, воспитанник первого поколения школ для местных жителей, использовал авторитет, которым наделил его местный опыт, для внедрения нравственно-просветительской программы, в которой по-новому соединил многочисленные царские административные практики. Это помогло Алтынсарину и самому продвинуться по службе, и продвинуть регион, где он родился, в направлении, которое считал самым перспективным; благодаря этому он приобрел определенную влиятельность как среди казахов, так и в бюрократических кругах. Казахи нуждались и в материальном, и в нравственном прогрессе, считал он, а его деятельность демонстрировала веру в то, что царское правительство располагает мощными средствами ускорения прогресса. Если здесь Алтынсарин разделял взгляды своих высокопоставленных, более влиятельных, чем он сам, собеседников, от чьего покровительства он зависел, то конкретные формы этого «прогресса» подлежали уточнению с учетом местных условий. В свою очередь, такая политика существенно изменила жизнь казахов, на которых она была направлена. Будучи «своим», прекрасно разбираясь в характере казахского народа и местных условиях, он сумел выстроить один из возможных путей к прогрессу, вместо того чтобы подчиниться недифференцированному, всемогущему имперскому режиму.