Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

Хотя до 1860-х годов царское государство воплощало в Оренбургской и Сибирской степях разные стратегии, в отношении института биев эти стратегии были в целом схожими. «Положение об управлении оренбургскими киргизами» 1844 года разрешало биям вершить правосудие только по «маловажным» уголовным делам (на сумму до 20 рублей серебром) и по гражданским искам на сумму менее 50 рублей серебром. Все остальные дела подлежали рассмотрению военных судов или окончательному судебному решению Оренбургской пограничной комиссии [Положение 1844: 18–19, ст. 56–63]. Российские суды функционировали также как апелляционная инстанция над судом биев, и недовольным казахам разрешалось туда обращаться (ст. 65). Хотя Устав о сибирских киргизах Сперанского 1822 года предоставлял биям право судить казахов по всем гражданским делам (ст. 216), в нем царская областная администрация тоже ставилась выше суда биев как апелляционный орган (ст. 218); за превышение власти биям полагалось наказание (ст. 220)[122]. Общее намерение, по мнению Мартин, заключалось в том, чтобы «контролировать и пересматривать практику адата в соответствии с целями империи» [Martin 2001: 43]. Царские чиновники пытались подчинить суд биев имперским институтам в той степени, в какой это было возможно и осуществимо на практике.

К 1850-м годам выяснилось, что обе эти схемы сталкиваются с серьезными препятствиями, что побудило оренбургского губернатора Катенина предложить реформы. Катенин сообщал, что относительно ограниченная компетенция суда биев по Уставу 1844 года не устраивала ни царских чиновников, ни местных казахских управленцев: у первых возникали трудности с расследованием, поскольку кочевники в Оренбургской степи могли легко сбежать и спрятаться, тогда как вторые чаще всего были неграмотными, не знали имперских законов и не понимали, чего от них хочет начальство[123]. Более того, следствия по уголовным делам длились годами: это истощало и без того скудные ресурсы Пограничной комиссии и было сопряжено с таким объемом канцелярской работы, что у Комиссии практически не было шансов разобраться в документах[124]. Решение, по-видимому, заключалось в максимальном расширении полномочий традиционного суда биев. По мнению Катенина, дела, решаемые исключительно между казахами, даже дела о баранте и убийствах и достаточно крупные гражданские иски, можно было оставить на усмотрение независимого суда биев. Привлекать российские законы и царские институты было бы целесообразно лишь в случаях, если проступки казахов выходили за пределы степи или в дело были замешаны русские[125]. Такая реформа устранила бы ненужную бумажную работу, освободила бы Пограничную комиссию для решения более неотложных вопросов, была бы удобнее для казахов и придала бы силу закона фактическому положению дел, сложившемуся в Оренбургской степи.

Катенин рассуждал в первую очередь как практичный администратор, и противодействие его предложению было вызвано скорее грубыми стереотипами в восприятии кочевой жизни или заботой о престиже империи, нежели сколько-либо глубоким знанием работы суда биев. Министр юстиции В. Н. Панин и глава второй канцелярии Кабинета Его Величества Д. Н. Блудов выразили обеспокоенность: первый – положением русских по отношению к казахскому суду, а второй – методами, которыми этот суд будет рассматривать серьезные иски и преступления, связанные с насилием[126]. Когда в 1863 году (после смерти Катенина) дело дошло до Валуева, он согласился с принципами реформы, но к возражениям Панина и Блудова добавил собственные: по его мнению, казахам нельзя было доверить вынесение независимых решений по делам об убийствах и конокрадству. Хотя на этом этапе «гражданского развития» казахов и требовалось некоторое расширение полномочий суда биев, о санкционировании царским правительством выплаты куна (выкупа за убийство) не могло быть и речи[127]. Валуев одобрил и внес в Государственный совет измененный вариант предложения Катенина, согласно которому полномочия суда биев ограничивались, а его работа в значительной степени бюрократизировалась[128]. Однако, прежде чем дело успело продвинуться дальше, рассмотрение вопроса было приостановлено по просьбе Безака, преемника Катенина. В 1865 году, когда была создана Степная комиссия, вопрос так и оставался нерешенным[129].