Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917

КСГ также нашла себе союзника (который, возможно, сам не ведал, что оказался таковым), регулярно перепечатывая статьи из бахчисарайской еженедельной газеты «Терджиман» («Переводчик»). Издававшаяся с 1883 года крымским татарином Исмаил-беем Гаспринским, основателем модернистского движения джадидов, газета «Терджиман» отвечала потребностям управленцев-реформаторов, в то время как идеи джадидов явно вызывали интерес у некоторых казахских читателей[330]. Джадидизм начинался как новый метод обучения арабской грамоте (фонетический, а не путем заучивания наизусть), однако вскоре он стал больше ассоциироваться с доктринальной адаптивностью и открытостью мировым знаниям. Эти взгляды хорошо сочетались с модернизирующей, дидактической редакционной линией КСГ; обе газеты писали о бездумном суеверии как о комплексе отсталых идей, которые привели к вполне заслуженному, легко ожидаемому подчинению мусульман более развитым народам[331]. Так что, когда в КСГ оставались свободные колонки, она заполняла их материалами корреспондентов «Терджимана», например, о пользе для инородцев знания русского языка или о важности дополнения религиозного образования светскими знаниями[332]. Подкрепленные выдержками из Корана широковещательные призывы к религиозной терпимости (сопровождавшие активную цивилизаторскую деятельность имперских властей) сочетались с куда более утилитарными аргументами в пользу предотвращения инфекционных заболеваний[333]. Реклама подписки непосредственно на газету Гаспринского, позволявшей знакомиться с мнениями ее авторов из первых рук, появлялась в конце календарного года рядом с такими же объявлениями о подписке на русские и сибирские газеты[334]. «Стратегический союз», образовавшийся на страницах КСГ, объединял не только русских управленцев и казахских интеллигентов. Он воплощал пересекающиеся взгляды народов со всех окраин Российской империи на религию, этническую принадлежность и ученость.

Такие аргументы соответствовали эволюции взглядов многих казахов, даже самых религиозных. Абай, например, отмечал, что, хотя традиционное религиозное образование имело большое значение, земля казахов превратилась в «Дар аль-харб»[335], где исламский закон не действовал и требовались новые способы познания мира [Кунанбаев 1993: 185]. Более того, открытость светскому обучению была доктринально правильной. Ведь «известно, что Наука – один из ликов Всевышнего, потому и любовь к Науке – признак человечности и искренности» [Там же: 215]. Такие рассуждения были в основном созвучны программам, которые ввел в русско-казахских школах Оренбургской степи Алтынсарин. В 1910-е годы некоторые казахские интеллектуалы вступили в конфликт с татарскими прогрессивными деятелями, возглавлявшими движение джадидов: они были обеспокоены тем, что последние в корне неверно понимали политические и экономические потребности степи[336]. В конце XIX века, однако, этого еще не произошло, и дело культурной реформы, совместимой с исламской доктриной, все еще превалировало над этническим партикуляризмом.