Знание-сила, 1999 № 02-03 (860,861)

Теперь сообщим для любопытных библиографическую сторону этого причудливого эпизода. Две работы Вебера называются по-русски «К положению буржуазной демократии в России» и «Переход России к псевдоконституционализму». Они были опубликованы в журнале «Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik» в 1906 году. Первая из них была переведена в том же году и издана в Киеве под названием «О буржуазной демократии в России ».

Затем следы этих работ Вебера в России пропадают. Русский перевод упоминается в библиографическом справочнике «Первая русская революция» 1931 года и, как ни странно, в Советской исторической энциклопедии. В других энциклопедических статьях о Вебере ничего не говорится о том, что он занимался Россией.

В самой Германии между 1906 и 1990 годами два очень сокращенных варианта русских штудий Вебера несколько раз публиковались в сборнике его статей «Gesammelte politische Schriften». На русском языке эти две концентрированные версии были опубликованы в номерах 22 и 27 журнала «Синтаксис» (1988-1989), который издавали в Париже А.Д.Синявский и М. В.Розанова. Сразу же после этого я опубликовал большую статью (очень предварительную, в основном пересказ) под названием «Начало русской революции: версия Макса Вебера» сначала в журнале «СССР: внутренние противоречия», издававшемся В.Чалидзе (1988, № 22), а затем в журнале «Вопросы философии^ 1990, №8). Мне известен только один отклик на мои публикации и на русские штудии Вебера. Это статья Ю.Н.Давыдова в журнале «Социологические исследования» (1992, №3).

На английском языке два «русских» очерка Макса Вебера не появлялись очень долго. Сокращенные версии появились, наконец, на английском в 1994 году, а в 1995 году были опубликованы, условно говоря, полные переводы – вторая работа сокращена чуть ли не на полови ну.

Сейчас подготовлен полный русский перевод этих двух работ. Статья, предваряющая публикацию полных текстов двух работ Вебера о русской революции, под названием «Вебер и Россия или приключения ткача в стране бичей и знахарей» появилась в московском журнале «Рубежи» (1997, № 5). Там же опубликован (1998) и новый перевод первой работы (сокращенный за счет примечаний). Наконец, полные тексты обоих очерко б начинают публиковаться в «Русском историческом журнале» Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ).

Итак, россиеведение игнорировало русские штудии Вебера почти 100 лет. Случай отнюдь не уникальный, но сам по себе гротескный. Как это могло случиться? Конечно, русские штудии Вебера находятся на периферии основного корпуса его наследия, в центре которого располагается ставший уже хрестоматийным «тезис о протестантской этике» и организованная вокруг него огромная масса «социологии религии». Среди тех, кого интересует центральная тема Вебера, они не могли пользоваться большим интересом, потому что в них не было почти ничего, что уже не содержалось бы в главных его работах.

Русские очерки Вебера могли бы вызвать более живой интерес у политологов.

Но здесь сыграла роковую роль взаимная изоляция (продолжающаяся и ныне) обшей социологии власти как учения о типах и структурах власти и россиеведения. Социология власти российский опыт не учитывает. Она строит свои теоремы, обобщая западный опыт, а потом уж втискивает Россию в готовые схемы.

Были, впрочем, исключения. Внимательными читателями этих работ Вебера были Райт Миллс и Ганс Герт (1947), что отразилось в их классической хрестоматии Вебера. К русским штудиям Вебера постоянно обращается Дэвид Битэм (1974) в своей книге о влиянии Макса Вебера на политическую теорию. Не обошел их вниманием Вольфганг Моммзен в своей книге 1959 года о Вебере в контексте германской политической жизни. Но эти авторы остались изолированными. Русские штудии Вебера не вошли в обиход политической теории.

Россиеведение, казалось бы, должно было проявить самое большое любопытство по поводу работ Вебера, но именно специалисты по России оказались наименее любопытными. Отчасти это объясняется полным отсутствием интереса среди славистов ко всякого рода «теории». В ней доминируют «историки».

Историки, конечно, не глупее других. Но у них своя традиция. На очень глубоком уровне существует сильное взаимное недоверие и даже враждебность между историей и социологией, примерно так же как между физикой и химией. И среди историков существует традиция вражды с Вебером. Ведь даже самая знаменитая в широких кругах идея Вебера о роли протестантской этики в происхождении современного капитализма встретила наибольшее сопротивление именно со стороны историков – от Рахфаля до Тревор-Ропера. Некоторые продолжатели Вебера (в России это был, например, Неусыхин) пытались убедить историков, что Вебер, на самом деле, хотел синтеза истории и социологии и что его исследовательская техника плодотворна для исторической науки. Но основная масса историков от таких игр отказалась.