Знание-сила, 1999 № 02-03 (860,861)

Всей этой истории есть, конечно, одно очень тривиальное объяснение – а именно обычная инертность рядовых доцентов, не желаюших расстаться с привычными и удобными представлениями. Но в случае со славистами и Вебером есть и кое-что еще. Я берусь утверждать, что западная советология выражает отношение к русскому историческому опыту западных «средних слоев». Иными словами – это мещанский взгляд на Россию. А мировоззрение мещанина, честно говоря, определяется не жаждой знания, а стремлением сохранить душевный комфорт. заглушить беспокойство по поводу собственного двусмысленного и неустойчивого статуса. В этом смысле западная служилая интеллигенция ничем не отличается от советской. А Вебер не помогает душевному спокойствию. Вебер заставляет вибрировать. Все его работы таковы. И его русские исследования тоже. Они разрушают образ России, удобный для западного обывателя.

Хотя этот очерк пишется не для того чтобы пересказывать Вебера, пришло время привести несколько извлечений из его русских работ. Я ограничусь короткими цитатами почти без комментариев.

«Путь русской социально-реформистской либеральной демократии – это путь самоотречения. У нее нет выбора. По моральным соображениям и поскольку старый режим ведет себя так демагогически, она может требовать только безусловного всеобщего и равного избирательного права… Ей приходится выступать за аграрную реформу, в результате которой возникнет экономическая практика и возобладают экономические отношения не в духе «прогрессивного» волюнтаристского социализма, но, в сущности, в духе архаического крестьянского коммунизма».

Об аграрной программе неонародников, в которой мы узнаем первый набросок колхозного строя, Вебер пишет, что в основе ее лежит «твердое убеждение, будто деревня (община.-А.К.) может одновременно быть принудительным объединением и добровольным товариществом, остаться и тем и другим, или, если угодно, стать и тем и другим, и что индивид останется привязанным к общине отчасти вынужденным образом, поскольку выход из нее нужно улаживать, а отчасти по своей воле, поскольку будет претендовать на сохранение своего надела». Заметим, что туг Вебер касается приводящей аналитический ум в отчаяние шизофренической амбивалентности советского строя, представлявшего собой странное химическое (на молекулярном уровне) соединение «свободы» и «рабства».

После чрезвычайно детального обсуждения разных вариантов аграрной реформы в России Вебер приходит к обобщению: «бюджетная проблема, не знающая прецедента». И далее констатирует: «Партия, решившая проводить аграрную реформу законными средствами, окажется в незавидном положении». Не правда ли, это бросает некоторый свет на вопрос, почему в конце концов аграрную реформу в России провели (мы знаем кто) с такими чудовищными нарушениями законности, даже «социалистической».

Русские либералы, как левые (кадеты), так и правые (октябристы), хотели привить русскому обществу индивидуалистическую культуру, в основе которой лежит идея «прав человека». Вебер полагал, что шансы на это очень невелики. Во-первых, в Западной Европе эта культура возникла при уникальном сочетании уникальных обстоятельств. Например, один из корней европейского индивидуализма – «религиозные убеждения, не признающие человеческого авторитета, поскольку такое признание обозначало бы атеистическое обожествление человека. Эти убеждения при современной форме «просвещения» вообще уже не могут широко прижиться». Кроме того, Вебер напоминает, что «шансы на «демократию» и «индивидуализм» были бы невелики, если бы мы положились на закономерное действие материальных интересов. Потому что материальные интересы явно ведут общество в противоположном направлении… Все экономические тенденции ведут к возрастанию несвободы». Вебер полагал, что в России капитализм возникает сразу в его зрелых формах (монополистический или государственно- монополистический капитализм, как мы стали говорить позднее). А эти формы враждебны свободе. И кто все-таки вопреки всему хочет сделать русское общество обществом свободных индивидов, те должны по крайней мере принимать эту неприятную реальность во внимание и действовать не рутинным образом.