Только недавно вышла книжка, из которой я узнал, что это такое. Вначале у нас было всего две бригады, оснашенных королевскими ракетами, и в 1956~м они же получили первое ядерное оружие. Командир химического взвода в маленьком провинциальном городке, я тоща мог только догадываться, что стоял недалеко от ракет, от ядерного оружия, но ни разу ничего не видел. Как офицер-химик, занимающийся радиационной зашитой, я имел бета- и гамма-радиометры. И вдруг начальник химсклада говорит: «К нам альфа-радиометры завезли!» Что-то не по профилю, не наш… Вечером он прибегает, говорит: «Увезли!» Ядерные бомбы скорее всего были в соседнем ангаре. Для них альфа- радиометры и привезли. Когда в 1959 году Хрущев сокращал армию, я вышел из нее и больше туда не возвращался. Сразу же поступил на химфак Московского университета.
Людей эпоха ломала. Мне повезло в том, что после университета я попал в Академию наук, где можно было находиться во «внутренней эмицзации», например, стать доктором наук, оставаясь самим собой, без сдачи моральных позиций. В Академии проработал 34 года, докторскую я защитил в 1983-м.
Конечно, общественно-активным человеком я был и тогда. Занимаясь ядерным магнитным резонансом, очень скоро я столкнулся с тем, что наши научные приборы – это слонопотамы, которыми пользоваться нельзя. Управление научного приборостроения Академии наук пыталось что-то делать, и я в 1972 году, в пик застоя, согласился стать заместителем начальника управления, полагая, что смогу изменить ситуацию. Пробыл там пять с половиной лет и понял, что проблема – системная. Научные приборы у нас плохи не потому, что чего-то не досмотрели, а потому что такова сознательная политика руководства страны. Они могли бы быть хорошими, но только в том случае, если бы все силы не бросили на подготовку к войне. Это надо было понять. Из управления я вернулся в науку.
…Иногда я думаю, а как я уцелел? В 1968 году, в ночь начала чехословацких событий, я провожал своего армейского приятеля. Мы всю ночь бродили по Москве, разговаривали. Он ехал на фаницу как техник по ремонту танков. Танки ушли вперед, а техников отправляли через несколько дней. После бессонной ночи я проспал и пришел в институт позже. А ведь тогда было расписание, какой академический институт в какой день должен поддержать ленинскую политику партии и правительства. На наш институт выпала епитимья «поддерживать» в первый день. Собрание случилось прямо с утра. Четверо ребят не поддержали, и я должен был оказаться среди них! Судьба…
В период между поздним Брежневым и ранним Андроповым в подсознании созрело желание найги абсолютно нерешенную научно-общественную проблему, для решения которой нужен квалифицированный химик. Возникло ощущение, что в своей области я выработал ресурс в поисках нового научного знания. Самой нерешенной, да и не решаемой проблемой была и остается экология. В начале восьмидесятых я начал собирать материал по диоксинам, еще не зная, что это – будущее советское химическое оружие, что слово «диоксин» – кодовое: если вы его произносите по телефону или на улице, включается записывающая аппаратура, милиционер может вас отвести в отделение и спросить, почему вы его произнесли. Диоксины – хлорорганические очень ядовитые вещества, они накапливаются в организме, а действуют в малых количествах. Диоксины образуются во многих технологиях помимо воли человека.
Весь мир мучился диоксиновой проблемой, только у нас – тишина, у нас ее будто бы не существовало. Во всем мире это – экологическая проблема, из которой военные что-то отсасывали для себя. У нас же это – только военная сфера, о которой рядовым людям (и ученым тоже) просто не положено ничего знать. Какие у вас были бы ощущения? Для меня это стало потрясением. Я начал копать.
У диоксиновой проблемы была одна особенность По ядерной тематике из заграничных журналов в наших научных библиотеках вырезали все «нежелательные» работы. А диоксины почему-то не вошли в «подцензурный список». Таким образом, на территории нашего государства свободно находилось огромное количество иностранных работ по нашему же будущему химическому оружию. Я начал писать обзор по диоксинам, материал есть, а людям ничего не известно, как так? Во время научных командировок в Финляндию, Швецию поработал немножко и над этим, стал кое в чем разбираться…
14 апреля 1990 года по телевизору показали толпу возбужденных жителей Уфы. На каком-то заводе произошла утечка фенола, люди вышли на демонстрацию, заполонили весь город. «Нас травят фенолом!». А я понял – там не фенол, за кадром должно быть что-то посерьезнее. Как понял – не знаю, бывает же прозрение! Мне показалось, что в Уфе произошло что-то из ряда вон выходящее.