Знание-сила, 2002 № 01 (895)

Впоследствии в своих «Записках» она записывает свои сомнения и размышления. Она пишет: «Честная ли это совесть: когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему. Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра – другого».

Княжна Мария Меньшикова, дочь А,Д. Меньшикова, невеста Петра II

Был стержень в этой совсем еще юной девочке. Были глубокие нравственные устои, которые оказались сильнее страха и уговоров. Наша героиня решилась выйти замуж за князя Ивана Алексеевича и исполнила задуманное. В апреле 1730 года состоялась свадьба. Свадьба была очень скромной. Она происходила в подмосковном имении Долгоруких, селе Горенки. Наталья Борисовна пишет, что никто из ее ближайших родственников, знаменитых русских богатеев Шереметевых, среди которых был и ее старший брат Петр Борисович, которого мы знаем как владельца Останкино, Кусково, никто из них не сопровождал ее в Горенки. С ней ехали только две дальние родственницы, две старушки, которым, видимо, уже нечего было бояться в этой жизни.

А страх у людей настал сразу. Собственно говоря, происходило то, что спустя два века будут вспоминать все жены и вдовы тех, кого арестовывали по ночам в Москве, Ленинграде и в других городах и селах на просторах СССР в 1937-1938 годах, да и раньше, с приходом революции и позже – вплоть до 50-х годов: как отворачивались и тут же исчезали все знакомые, как они переходили на другую сторону улиц, завидев кого-то из них… тех, «врагов народа».

То же самое произошло и здесь. Абсолютно все люди, которые постоянно бывали в доме, постоянно крутились вокруг, заискивали, льстили, пытались услужить, исчезли в одночасье. На свадьбе кроме двух старушек были только ближайшие родственники Долгоруких, но это, правда, довольно большой клан. И она сразу почувствовала себя одиноко: девочка, попавшая в эту огромную семью со своими традициями, порядками совершенно одна, оставленная, словно отрезанная родней. Ее сопровождали гувернантка, которая ее воспитывала, она не называет ее имени в своих мемуарах, по-видимому, француженка, и две служанки.

…Первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии. Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонна; напротив того и я ему ответствовала, любила ево очень… Подумайте, будучи девке в пятнадцать лет так обрадованной, я не иное что думала, как вся сфера небесная для меня переменилась… Казалось мне тогда, по моему малодумию, что это все прочно и на целой мой век будет, а тово не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова, а все на час… Ум колеблетца, когда приведу на память, что после всех этих веселий меня постигло… Знать не было мне тогда друга, кто б меня научил, чтоб по этой скольской дороге опаснее ходила… Я не хвалюсь своим терпением, но о милости Божией похвалюсь, что Он мне дал столько силы, что я перенесла и по сие время несу; невозможно бы человеку смертному такие удары понести, когда не свыше сила Господня подкрепляла.

А через пару дней после свадьбы, когда молодые собрались, как это полагалось, отправиться с визитами к родственникам, прибыл гвардейский офицер с указом императрицы о том, что Долгорукие высылаются в дальние имения – в Пензенскую губернию. И Наталья Борисовна пишет, как она пыталась уговорить мужа и свекра, чтобы те поехали к императрице, бросились к ней в ноги, умоляя о прошении, доказывая свою невиновность. И что свекор на нее посмотрел так, что слов не понадобилось. Она еще не знала, что разжалобить императрицу невозможно, и это – только начало.

Князь Иван Алексеевич Долгорукий

Куда девались искатели и друзья, все спрятались, и ближние отдалече меня сташа, все меня оставили в угодность новым фаворитам, все стали меня боятца, чтоб я встречу с кем не попалась, всем подозрительно. Лутше б тому человеку не родитца на свете, кому на время быть велику, а после притти в нещастие: все станут презирать, никто говорить не хочет.