Знание-сила, 2005 № 03 (933)

Да, не повезло русскому купечеству с художествами: то драматург Островский в десятках пьес выставляет на посмешище, то поэт Некрасов величает не иначе как "купчиной толстопузою"... И художник Федотов туда же. Кстати, сам Павел Андреевич любил и ценил не только англичанина Хогарта, так же безжалостно высмеивавшего третье сословие, но и малых голландцев, которые своих негоциантов изображали с полным респектом. Сатирическую графику англичанина он любил, званием "русского Хогарта" искренне гордился, а вот голландского спокойного достоинства в изображениях "передовиков капитализма" почему-то не разглядел.

Впрочем, достается от Федотова и собрату-офицеру:

В другой горнице

Грозит ястреб горлице:

Майор толстый, бравый,

Карман дырявый,

Крутит свой ус:

"Я, мол, до денежек доберусь".

"Горлица" — вполне уже созревшая девица, жеманно подняв плечики, пытается улизнуть от жениха. Не тут-то было:

"Свежий кавалер", 1846 г.

А вот извольте-ка посмотреть,

Как наша барышня собирается

улететь,

А умная мать

За подол ее хвать!

Такие живописные "анекдоты" Федотов создавал без дальнего прицела на исправление нравов; по его собственным словам, художник хотел бы "ожемчуживатъ равно и слезу горести, и слезу радости". Следующее поколение продолжит как раз эту стезю, передвижники будут числить его среди своих предшественников. Знатоки живописи картинки Федотова хвалили, сам Брюллов, создатель "Последнего дня Помпеи", одобрял и поддерживал, а уж как простая публика любила! Писал бы и писал на радость зрителям занимательные сценки из жизни разночинных подданных Российской империи...

"Портрет Н. П. Жданович за клавесином", 1849 г.

Кому вынется, тому сбудется, не минуется

На 36-м году жизни Федотов оставляет "живописные анекдоты". Но не будем торопиться за строчками его и так не слишком длинной биографии, разберемся хотя бы с двумя первыми решительными шагами.

Итак, офицер становится художником. Для России XIX столетия случай редкий. Настолько редкий, что, пожалуй, кроме флотского гардемарина Василия Верещагина, вспомнить и некого. Обращение дворянина к профессиональной карьере художника в обществе воспринималось как скандал, как вызов и нарушения приличий. В начале века попробовал предпринять подобный опыт граф Федор Толстой — и немедленно получил резкую отповедь: "Все говорили, будто бы я унизил себя до такой степени, что наношу бесчестие не только своей фамилии, но и всему дворянскому сословию". Естественно было быть дворянином и воином. Можно было без большого ушерба для репутации совмещать даже звания министра и поэта, как Гавриил Державин. Но художник еще долго почитался ремесленником, а само слово означало лишь человека, своими руками выполняющего работу за деньги. Федотов этого словно бы не замечает.

Видимо, сильным было желание и крепка уверенность в своем таланте. Пусть так, но зачем столь резко порывать со своим кругом? Федотов был офицер, военную жизнь знал изнутри. Останься он художником-баталистом, имел бы постоянный круг заказчиков, приличные деньги и гарантированное покровительство великого князя, да, пожалуй, и императора. Николай Павлович об искусстве высказывался не часто, но о живописи как-то обмолвился: "У нас есть что воспевать для потомства: подвиги на Кавказе и многое другое". Чего-чего, а уж сюжетов про "кавказские подвиги" на долю Федотова хватило бы с избытком... А он начинает живописать мешанский быт. Хотя знает — не может не знать! — что в неофициальной "табели о рангах" жанровые картинки стоят много ниже и портретов, и батальных полотен, не говоря уж о вершине — исторической живописи.

И снова, едва добившись успеха и официального признания (академик!), Федотов делает шаг в сторону. Зачем? Ведь запас любимых публикой сюжетов еще далеко не был исчерпан. Василий Перов, продолжая федотовскую линию, будет писать тех же чиновников да разночинцев вплоть до 1880-х годов, и еще пол века охотники на привале будут висеть в домах по всей России. Стоило ли бросать столь многообещающую стезю, едва шагнув на нее, едва приступив?..

"Автопортрет", 1852 г.