Леонид Михайлович Баткин называет Сталина Великим Кадровиком эпохи и Великим Вором в Законе. По законам зоны он общался со своим окружением, по этим же законам управлял страной. Однако если о криминальной сущности сталинского властвования к 1989 году было сказано уже достаточно как в зарубежной, так и в самиздатовской литературе, то такого Сталина, какого показал Баткин, читатели еще не видели. Он сам задается вопросом: почему десятилетиями никто не замечал в откровениях Сталина анекдотически убогой подкладки? "Шикльгруберу повезло, — пишет он. — О нем туг же были сочинены чаплинский "Диктатор" и брехтовская "Карьера Артуро Уи". А вот ничуть не менее потешному Джугашвили еще не скоро посвятят блестящие фарсы" (№ 3, с. 88). И Баткин, который "поставил глаз" на титанах эпохи итальянского Возрождения, смог увидеть и показать нам такого Сталина, который, оказывается, говорит языком персонажей Михаила Зощенко, как начальник жакта, например. Сталин отличается от них только своим местом в партийно-аппаратной иерархии власти. "Революция была почище любого землетрясения. Она перепахала, перевернула, вздыбила, перемешала все устоявшиеся слои быта, языка, цивилизованности и медвежьей российской дремучести, она поменяла названия всех вещей, отменила привычные верх и низ, правое и левое, она уготовила себе (уже во второй половине двадцатых годов) неясный термидор, подняв к поверхности сотни тысяч, если не миллионы "выдвиженцев", имевших за это уже не царские тюрьмы и фронтовые раны, а "приличную жизнь". И власть. Землю продолжало трясти вроде в продолжение прежнего. Всему этому под стать из рупоров звучали бездарные, неприличные слова. Вождь шествовал в идейных кальсонах. Однако "никто не удивился по случаю землетрясения. Да, впрочем, и так никто бы не поразился" (№ 3, с. 88).
Баткин заставляет нас увидеть глупость и эстетическую дремучесть Сталина в его глубокомысленных рассуждениях об искусстве, литературе, теории государства и т. д. "Если бы можно было забыть о морях крови, — пишет он, — это ведь страшно смешно. Скоморошья гримаса истории". И, отвечая авторам, которые говорят о личном величии и трагизме вождя, делает вывод: "Сталин имеет отношение к этой трагедии, но трагедия не имеет отношения к Сталину" (№ 3, с. 90).
Однако герой статьи Баткина не только Сталин, но и Симонов, заметки которого он использовал в качестве источника своих рассуждений. Баткин судит Симонова не 1940-х, а того, который пережил XX съезд, а к 1979 имел возможность познакомиться с литературой "самиздата" и "тамиздата" и осмыслить произошедшее. Именно этому симоновскому отношению к Сталину Баткин поставил диагноз: "Это был сталинизм, увы. Не грубо политический, а связанный с жизнеощущением, то есть самый глубокий" (№ 4, с. 71).
Сегодня можно определенно сказать, что страна, в которой 53 процента населения считают, что Сталин сделал для страны больше хорошего, чем плохого.., не преодолела сталинизм.
Со времени публикации этой статьи прошло 15 лет. Она вошла в золотой фонд журнала "Знание — сила", была несколько раз переиздана. Однако ее судьба оказалась схожа с судьбой "Архипелага ГУЛАГ" А. Солженицына, "Колымскими рассказами" В. Шаламова, повестью "Все течет..." В. Гроссмана Сегодня можно определенно сказать, что страна, в которой 53 процента населения (по данным Всероссийского центра общественного мнения, опубликованным 4 марта 2003 года) считают, что Сталин сделал для страны больше хорошего, чем плохого, а 14 процентов затруднились с ответом, не преодолела сталинизм. На первый взгляд, такой высокий процент людей, мягко говоря, лояльных к Сталину, можно объяснить так называемым протестным голосованием, вызванным глубоким недовольством социально-экономическими последствиями реформ 1990-х годов.
Именно на волне этого недовольства процветают сегодня авторы и издатели многочисленных апологетических сочинений о Сталине. Однако такого объяснения недостаточно. Дело в том, что и сегодня, несмотря на огромное количество литературы и опубликованных документов, налицо дефицит понимания его как личности и как политического деятеля.
Особый интерес в этой связи представляют труды профессиональных историков, работающих в системе Академии, то есть по своему положению обязанных научно подходить к изучению личности Сталина. Далеко ли они ушли в своем восприятии его от Симонова, подготовившего свои заметки 35 лет назад?