Знание-сила, 2005 № 03 (933)

Да простит меня Леонид Михайлович, но я решила последовать его примеру и не только использовала его заголовок, но и взяла за основу своей статьи книгу, правда, не К.М. Симонова, а В. А. Невежина "Застольные речи Сталина" (М., 2003). Она представляет собой публикацию 119 источников 1933 — 1952 годов. Помимо архивных документов, в сборник включены газетные материалы и ранее публиковавшиеся отрывки из воспоминаний и дневников советских и зарубежных государственных, военных деятелей, дипломатов и переводчиков — В. Андерса, Ш. де Голля, М. Джиласа, Г.М. Димитрова. У. Черчилля, В.А. Малышева, В.М. Бережкова, В.Н. Паатова и других.

Скажу сразу: у В.А Невежина нет ни одной ссылки на статью Баткина. Трудно представить, чтобы он не знал этой статьи. Ее повторная публикация есть в широко известной книге "Осмыслить культ Сталина" (М., 1989), пройти мимо которой в те годы было невозможно. Значит, знал, но проигнорировал. Почему? Потому что такое видение Сталина не нравится Невежину, но критиковать Баткина он не стал, поэтому предпочел статью "не заметить". Однако его раздражение подобным восприятием Сталина проявилось, в частности, в следующем пассаже: "И. В. Павлова, характеризуя атмосферу "дружеских ужинов" на даче И. В. Сталина, сделала безапелляционный вывод, что преобладающими на них были отношения "братвы"". По мнению Невежина, такие высказывания уводят от понимания сталинских застолий (называемых в книге по-научному "симпосионами"), от восприятия их как одной из составных частей сталинского "сценария власти". Ему не нравятся и другие высказывания, которые формировали, по его словам, "превратные представления о застольях Сталина". Как правило, это свидетельства, изображающие Сталина и его соратников в весьма неприглядном виде. Невежин пишет: "Во время застолий, — утверждал Марьямов, — они якобы пели непристойные частушки, не стесняясь и нецензурных выражений, "развлекались" тем, что "незаметно" (sic. — В.Н.) подкладывали торт на сидение стула кого-либо из гостей, поднимавшегося для провозглашения тоста, и т.д., и т.п. в том же духе". По мнению Невежина, "подобные характеристики кремлевских приемов И В. Сталина основаны главным образом на воспоминаниях их участников, которые по разным причинам (одни, поскольку покинули СССР и стали "невозвращенцами", другие, оставшиеся на родине и пережившие распад Советского Союза, в силу того, что их свидетельства оказались востребованными на волне антисталинской кампании 1990-х годов) были в них весьма критичны". У Невежина прямых свидетельств такого рода в книге нет, есть только несколько критичные по тону воспоминания Д. Р. Рогаль-Левицкого и раннего М. Джиласа, но они в обоих случаях оговорены. В первом случае Невежин пишет, что Рогаль- Левицкий, который оставил свидетельство о том, как пили и общались между собой Сталин и его соратники, "субъективен в своем восприятии происходящего", а во втором, что в этом отрывке воспоминаний М. Джиласа "преобладают оценочные суждения (например, о механизме формирования сталинского "культа личности"), текст изобилует ретроспективными экскурсами в будущее советско- югославских отношений". Вместе с тем заведомо ангажированные воспоминания 1930-х годов, собранные А. Фадеевым и опубликованные в виде отдельного сборника к 60-летию Сталина, цитируются без всяких оговорок.

В. Ефанов. "Незабываемая встреча", 1936 -1937

Вывод Невежина однозначен: "При наличии все возрастающего количества работ и непрерывного пополнения источников" по сталинской теме "пока не произошло качественного прорыва к осмыслению сложной и неоднозначной фигуры Сталина". Стоп! Вот они, эти знаменательные слова о фигуре Сталина: "сложная и неоднозначная". Как правило, они — безошибочный индикатор позиции автора. Впрочем, так же, как и постоянное повторение в тексте имени и отчества, то есть И. В. Сталин, а не просто Сталин. Вспомним К. Симонова, который признавался в 1979 году, что больше не любит Сталина, но уважает его.