Знание-сила, 2005 № 08 (938)

Сначала я хотела назвать курс, по совету Библера, "Двадцать пять лет русской литературы". И показать, как включаются в этот интересный период (1812 — 1837) разные историко-литературные ситуации, споры, взаимосвязи, как "вошла" в это двадцатипятилетие предшествующая и последующая литература, в том числе мировая. Я следовала мысли, что история литературы не есть прямая линия, но круговорот, лабиринт, мешок миражей, недра неизвестного, а не неподвижного. Пути и встречи в котором и случайны, и предопределены. (Пути: перекрестки, переломы, перемены; переправы, переходы, перехваты; перст, перл, персона...)

К слову. Меня всегда задевало, что вещи, Которые делались в культуре долго, открытия, сопровождающиеся мучительными спорами и непониманиями, оформлявшиеся веками, все, над чем они страдали, что они так трепетно любили, теперь, в современной школе, "проходятся" за один-два урока. Где-то слышала: пройти можно только мимо. Я стремилась на уроках к медленному чтению, к вглядыванию, всматриванию, вслушиванию — в строй языка, в там и здесь брошенное сомнение, в загадки и персидские узоры текста. Какой-нибудь пустяк, скажем, выскочивший внезапно знак препинания и туг же, у всех на глазах, превративший как будто уже понятое всеми стихотворение в другое, незнакомое, мог поймать за хвост благополучно закончившийся было урок и устроить новую невнятицу. И мы нетерпеливо начинали искать новых смычек...

Всем известно, что литература в школе изучается "по шедеврам", по высшим ее точкам, а подводные течения и обдувавшие ветра не захватываются. Литературная эпоха отходит, растворяется в далеком тумане, и во главу угла встает имя, запечатленное в скрижалях. Что серьезно и справедливо, ибо нельзя запомнить всего, узнать обо всем. Остаются лишь вершины, айсберги, купола. Если же не учесть их, то образуются провалы, пустоты, — это верно.

Однако обнаружилось: если мы хотим понять литературную эпоху, стоит обращаться не только к шедеврам, но и к "обычным" произведениям. Именно так: не "вершины", а рядовые свидетели.

Шедевр всегда ломает каноны. И создает свои истины, и вырывается. И неверно придавать эпохе только свойства ее вышины. Слабое юношеское произведение Лермонтова "Вадим" говорит нам о романтизме более, чем шедевр "Бахчисарайский фонтан" или, например. "Полтава". Возможно, потому, что требования, диктуемые каноном, в слабом произведении проступают сильнее, чем требования поэзии!..

"...И налетел ветер на акации". У меня появились вопросы, заимствованные у учеников и поставившие в тупик весь мой учительский и читательский опыт: мы бились над затейливыми пустяками, которые тогда казались мне случайными, а теперь — важными; мы отвлекались, спотыкались, придавали значение непроверенным мыслям, понимали (не понимали) друг друга.

Сама программа как результат общих трудностей, раздумий, непониманий постепенно формировала особую ученическую аудиторию. Может быть, что это относится только к особой атмосфере удивительного класса, к особым формам нашего общения, и школьный предмет без него на самом деле не был бы так изгибист.

...И еще меня неустанно донимала одна идея: "разыграть" такой курс, в результате которого в нашем сообществе родилось бы маленькое подобие изучаемой эпохи. Такой "местный" маленький ренессанс или малый классицизм. Но как — хотя бы теоретически — возможно воссоздать образ стилевой формации? Можно "включить" в эту игру, в одну ситуацию с литературой, все сферы жизни — философию. моду, право, театр, естественные науки, историю и так далее. Причем это "включение" не сводится к изложению сведений из различных дисциплин и областей. Грубо говоря, необходимо не изучать эти сферы, а как бы их создавать. Но в школе...

Конечно, все это причуды, фантазии. Это я понимаю. Но вообразить же можно! И я маялась: как случается это переключение в культуре, отчего сменяются стили, движения, моды, ритмы? Какая такая пружина выворачивает наизнанку явления и как я могу учесть это в классе? И можно ли (и нужно ли?) устроить подобное в школьном курсе, чтобы одно подготавливало другое и после классицизма "хотелось" романтизма?